Социально-психологические аспекты в формировании
мировоззрения П. Н. Ткачева
Худолеев А. Н., к.и.н, доцент кафедры Отечественной
истории, Кузбасская государственная педагогическая академия
Не
секрет, что вопросы, связанные с историей русского революционного движения,
находились на ведущих позициях в советский период отечественной исторической
науки. Однако, несмотря на большое количество работ, посвященных этой тематике,
слабоизученной оставалась проблема формирования радикального сознания, причин и
мотивов, подталкивавших человека к революционной деятельности.
В
трудах многих советских историков революционное движение укладывалось в жесткую
социологическую схему, подчиненную борьбе классов, где не оставалось места для
отдельного человека, для его внутреннего мира. Вместе с тем, думается, что
движущей силой истории является все-таки не антагонизм классов и борьба между
ними, а борьба разноречивых, порой крайне противоположных стремлений внутри
человеческой натуры, борьба человеческих чувств и страстей. Внутренний мир
человека представляет из себя своеобразное “поле битвы”, на котором
разворачиваются сражения между осознанным и безотчетным, стихийным и
прагматичным, низменным и возвышенным1.
Этим
объясняется тот интерес, который уже не одно десятилетие вызывает к себе в
западной историографии так называемая “психоистория”, основанная на применении
методов психоанализа к исследованию исторического прошлого.2 В последнее время
конструктивность обращения к психоаналитическим концепциям для лучшего
понимания механизмов поведения человека, мотивов его поступков постепенно
начинает осознаваться и отечественными историками и в частности, специалистами
по истории русской общественной мысли и революционного движения второй половины
XIX – начала XX вв.3 Следует отметить, что внедрение элементов психоанализа в
исторические исследования не является чем-то абсолютно новым для российской
историографии. Еще до Октябрьской революции и в первые годы советской власти
это направление пользовалось популярностью среди ученых. В Москве действовал
психоневрологический институт, на базе которого проводились фундаментальные
психоаналитические исследования и проходили психоневрологические съезды с участием
представителей практически всех гуманитарных наук. Однако в середине 1920-х
годов институт закрыли и все разработки его сотрудников были преданы забвению.4
В
предлагаемой статье рассматривается один из вариантов формирования
революционного мировоззрения посредством анализа социально-психологических
особенностей становления личности П. Н. Ткачева – теоретика наиболее
радикального направления в народничестве – “русского бланкизма”.
Истоки
радикализма Ткачева следует искать, по нашему мнению, в годах его детства и
юности, когда происходит формирование личности и закладываются черты
психологического типа. Главную роль здесь играют общая обстановка в семье, как
духовная, так и материальная, и отношения родителей с детьми. Об этом
свидетельствуют исследования американского психиатра Станислава Грофа,
предметом изучения которого являются истоки острых депрессивных,
психопатических и неврологических состояний. На основании богатой клинической
практики, С. Гроф пришел к выводу, что в отдельный критический период,
определяемый ученым в промежутке от трех до шести лет, ребенок может оказаться
особенно уязвимым к переживаниям особого рода, которые могли бы иметь на него
очень малое влияние (или вообще никакого) как на более ранних, так и на более
поздних стадиях развития. Наиболее важным фактором оказывается здесь
эмоциональная атмосфера в семье и межличностные отношения ее членов.
Одно-единственное событие может иметь огромное патогенное значение, когда оно
случается на фоне особо неблагоприятной семейной обстановки.5
Петр
Ткачев был младшим ребенком в семье и поэтому, как водится, самым любимым. С
первых месяцев жизни его окружала атмосфера особой заботы и внимания со стороны
всех домочадцев. Семья Ткачевых ни в чем не нуждалась благодаря положению,
которое занимал при императорском дворе ее глава Никита Андреевич (Н. А. Ткачев
был архитектором, помощником Карло Росси). Но в 1848 году Н. А. Ткачев внезапно
умер, оставив свою жену Марию Николаевну с четырьмя детьми. Смерть отца
кардинально изменила жизненный уклад всей семьи, моментально окунувшейся во все
“прелести” существования разночинной интеллигенции, вынужденной зарабатывать
хлеб и пробивать дорогу в жизнь собственным трудом.
Это
означало вместе с тем и завершение сказочного детства для четырехлетнего Петра.
Вероятно, в этот период мальчик пережил серьезный душевный надлом, отложившийся
затем в недрах его психики в виде посттравматического переживания.
Подсознательное восприятие действительности, свойственное детскому возрасту, не
способно еще фильтровать поступающую из вне информацию, а только регистрирует
ее. Ребенок не может объяснить изменения вокруг него, но прекрасно чувствует
их. И поэтому, будучи не в силах найти ответа на причины резких перемен в семье
и вызванных ими болезненных переживаний, юный Ткачев уходит в себя, проявляя
склонность к интровертности.
Второй
внутренний надлом приходится на его гимназические годы, когда домашний мальчик
лишился привычной для него материнской опеки и оказался предоставленным самому
себе в кругу своих сверстников. Скромный, тихий, застенчивый и очень
впечатлительный юноша попал в непривычную для себя обстановку. Позднее,
вспоминая свои гимназические годы, Ткачев нелицеприятно отзывался о царивших
там нравах и методах воспитания, указывал на грубый деспотизм, невежество, “тупоумие”
учителей и наставников, на бесконечные порки, бессмысленную “долбню” и на
произвольное, подавляющее господство старших учеников над младшими.6
Возможно,
в эти годы в юноше зародилось чувство материальной ущербности, так как Мария
Николаевна не могла платить за обучение сына и Ткачев учился за государственный
счет. Это с одной стороны, порождало, думается, мысль о собственной
неполноценности, а с другой – чувство обиды, несправедливости и желание найти
выход из создавшегося положения. Закономерным итогом этих переживаний стала
подсознательная тяга молодого Ткачева к социалистическим идеям, в которых он
видел “свет в конце тоннеля”, находил созвучные своим переживаниям мысли и
затем, вслед за своими кумирами, пошел по пути наименьшего сопротивления, искал
простого варианта решения сложной социальной проблемы, обвиняя во всех бедах
существующую власть.
Таким
образом, среди ряда объективных и субъективных моментов, способствовавших
формированию революционного сознания у П. Н. Ткачева, как наиболее важные, на
наш взгляд, можно выделить следующие. Во-первых, семейные обстоятельства,
связанные с ранней смертью отца, в результате которой до этого благополучная в
материальном положении семья Ткачевых окунулась в пучину нужды и лишений. В
итоге самый младший и самый любимый ребенок в семье – Петр вынужденно был отдан
на воспитание в гимназию. Домашний мальчик, привыкший к материнской заботе, в
один момент лишился ее и оказался предоставленным самому себе в кругу своих
сверстников и более старших учеников, что не могло не вызвать чувства
внутреннего дискомфорта и душевной травмы.
Во-вторых,
личные черты характера Ткачева, среди которых преобладали молчаливость,
застенчивость, стыдливость, впечатлительность, а в годы учебы в гимназии к ним
добавились еще скрытность и замкнутость, вызванные, по нашему мнению, глубоко
спрятанной озлобленностью из-за осознания своей материальной ущербности и
чувством иждивенчества, хотя и вынужденного, как правило, очень болезненно
воспринимаемого порядочными людьми. В-третьих, обида на несправедливость своего
положения инстинктивно тянула Ткачева к соответствующему социальному окружению,
состоявшему в основном из таких же, как и он разночинцев и к социалистической
литературе, проповедовавшей наиболее быстрый, революционный путь достижения
справедливости и счастья.
В
целом, процесс формирования радикального мировоззрения проходил у Ткачева по
классической для социального психоанализа схеме: социальный факт – социальное
переживание – социально-психологический след, где ключевую роль играло среднее
звено, так как именно от характера и глубины переживаний зависят
соответствующий психологический склад человека и мотивы его поведения. Все, что
усвоено было Ткачевым в детские и юношеские годы на подсознательном уровне
наряду с душевными травмами, оставившими глубокий след в его психике в виде
затаенных ненависти и мстительности, выплеснулось наружу в более зрелом
возрасте, что является предметом отдельного обсуждения.
Список литературы
1.
Так, известный отечественный психолог Л. С. Выготский, выступая на
психоневрологическом съезде, проходившем в январе 1924 года в Москве, ссылаясь
на анкетирование учащейся молодежи, проведенное им в Гомеле, пришел к выводу о
полной психологической асимметрии, психологическом несоответствии не только
между различными группами, но и в складе одной личности. / См.: Второй
психоневрологический съезд. // Красная новь – 1924 - № 2 – С. 236.
2.
См.: Могильницкий Б. Г. Американская психоистория: Претензии и реальность. //
Новая и новейшая история – 1986 - № 1; Сухотина Л. Г. Новые тенденции в
психоисторических трактовках русского революционного демократизма. //
Зарубежная историография социально-политического развития СССР: Сборник научных
трудов. – М., 1989.
3.
См.: Чернышевский Д. Революционное движение в России с точки зрения
психоанализа. // Волга – 1994 - № 5-6; Городницкий Р. А. Егор Сазонов:
мировоззрение и психология эсера-террориста. // Отечественная история – 1995 -
№ 5; Булдаков В. П. Красная смута. Природа и последствия революционного
насилия. – М., 1997; Будницкий О. В. Терроризм в русском освободительном
движении: идеология, этика, психология (вторая половина 19 – начало 20 в.) –
М., 2000. Особо хочется сказать несколько слов по поводу статьи Д.
Чернышевского. Автор, на основании знаменитого тезиса М. А. Бакунина: “страсть
к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть” (Бакунин М. А. Собрание
сочинений и писем. – Т. 3. – С. 144.), считающегося классической формулой
революционной деструктивности, обвиняет революционеров второй половины 19 века
в духовной некрофилии и в подсознательно-сексуальных отклонениях, выраженных в
виде “эдипова комплекса”, описанного еще З. Фрейдом. На наш взгляд, Д.
Чернышевский несколько упрощает сложную социально-психологическую проблему,
свойственную не только носителям радикального сознания. Так, в начале 1920-х
годов редактор сборника “Вехи” интеллигентнейший М. О. Гершензон в одном из
писем к философу Л. Шестову обмолвился, что “ само разрушение я уже считаю
прогрессом”. / Цит. по: Криницкая Г. С. Проблемы формирования психологии
советской интеллигенции. // Из истории революций в России (первая четверть 20
в.): Материалы Всероссийского симпозиума. – Томск, 1996 – Вып. 2. – С. 79.
Следовательно, трансформация ценностных ориентаций и психологических установок
в определенные моменты исторического времени не зависит от внутренних
психопатических отклонений, а лежит в области подсознания и причины ее сугубо
индивидуальны, поскольку индивидуальна реакция человека на те или иные внешние
обстоятельства, их понимание и восприятие.
4.
См.: Криницкая Г. С. Указ. соч.
5.
См.: Гроф С. Области человеческого бессознательного. – М., 1994 – С. 92.
6.
См.: Ткачев П. Н. Недоконченные люди. // Ткачев П. Н. Избранные сочинения на
социально-политические темы в 4-х томах. – М., 1932 – Т. 2. – С. 277.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайтаsciteclibrary.ru