←  Древний Рим

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Древнеримские республиканские магистратуры

Фотография Стефан Стефан 08.09 2018

МАГИСТРАТУ́РА (от лат. magistratus – власть, представитель власти), 1) в Древнем Риме почётная гос. должность или их совокупность. М. возникли в начале периода Республики (кон. 6 в. до н.э.) как один из осн. публично-правовых институтов рим. гражд. общины (civitas). Первоначально замещались только патрициями, но к нач. 3 в. до н.э. все М. стали доступны плебеям, позднее в число М. вошли и плебейские трибуны. М. были краткосрочными, безвозмездными и, за исключением должностей диктатора, начальника конницы и интеррекса (interrex – междуцарь), коллегиальными. Различались М.: ординарные – выборные и экстраординарные – назначаемые; высшие ординарные М., носители которых (магистраты) избирались в центуриатных комициях и имели право на проведение высших ауспиций (консулы, преторы, цензоры), и низшие М. (магистраты избирались в трибутных комициях – эдилы, квесторы, плебейские трибуны); выделялись также курульные М. – занимавшие их магистраты обладали знаком отличия – инкрустированным слоновой костью складным седалищем – sella curulis (диктаторы, цензоры, консулы, преторы, курульные эдилы). Высшими экстраординарными М. были должности диктатора, начальника конницы, интеррекса, децемвиров. Все магистраты обладали гражд. властью (potestas) – правом издавать указы, налагать штрафы, созывать и проводить нар. собрания и сходки, а высшие (включая плебейских трибунов) – ещё и сенат. Высшие магистраты, исключая цензоров, обладали империем (imperium) – высшей воен. властью в пределах Италии, а Август имел высший империй (imperium maius), действовавший повсюду. Внешним отличием магистрата с империем была свита из ликторов с фасциями. По закону Виллия (180 до н.э.) были установлены порядок и последовательность прохождения ординарных М. (cursus honorum), сохранявшиеся до диктатуры Суллы, после чего часто нарушавшиеся. В эпоху Империи М. превратились в поч. титул. Своего рода М. были жреческие коллегии.

 

Маяк И.Л., Чиркин В.Е. Магистратура // Большая российская энциклопедия

http://bigenc.ru/wor...ry/text/2151949

Ответить

Фотография Ученый Ученый 08.09 2018

Консулы

 

Два консула были высшими должностными лицами республики[83]. Они выбирались на годичный срок в центуриатных комициях. Именами консу­лов обозначался год по формуле: «В консульство такого-то и такого-то», например «L. Pisone A. Gabinio consulibus» («в консульство Л. Пизона и А. Габиния»), поэтому консулы были эпонимными магистратами. До се­редины II в. они вступали в должность 1 марта, после этого — 1 января.

Консулы обладали и военной, и гражданской властью. В качестве носи­телей военного империя они являлись главнокомандующими римским вой­ском. Они производили набор, комплектовали легионы, назначали часть военных трибунов (другая часть выбиралась в трибутных комициях), ру­ководили военными действиями и проч.

 

 

Как носители гражданской власти (potestas) консулы созывали сенат и народные собрания, председатель­ствовали в них, вносили предложения и законопроекты, руководили выбо­рами должностных лиц, являлись главными исполнителями постановле­ний сената и народа, заботились о внутренней безопасности, заведовали некоторыми празднествами и проч.

 

 

Так как должностная власть консулов была одинаковой и каждый из них имел право протеста против действий другого, то они должны были выступать сообща во всех важных гражданских делах. Однако для некото­рых актов, требовавших единоличного руководства (например, председа­тельству в комициях), вопрос решался жребием или полюбовным согла­шением. Если нужно было вести войну, то один консул отправлялся на театр военных действий, а другой оставался в городе. В том случае, если на фронтах должны были действовать оба консульских войска[84], между обо­ими командующими происходило распределение районов военных действий посредством жребия, соглашения или по усмотрению сената[85]. Когда кон­сульские войска действовали совместно и, следовательно, при них находи­лись оба консула, они командовали попеременно, сменяясь каждый день.

 

 

Внешним знаком отличия консульской власти служили 12 ликторов, которые сопровождали каждого консула во время отправления им своих служебных обязанностей и несли в руках пучки прутьев (fasces) как знак консульского империя. За чертой города, где консулы как главнокоманду­ющие обладали всей полнотой власти, в фасцы втыкались топоры[86].

https://history.wikireading.ru/198309

Ответить

Фотография Стефан Стефан 08.09 2018

МАГИСТРАТ (MAGISTRÁTUS) в собственном смысле – это абстрактная форма конкретного термина «магистр» (magister), но она стала использоваться без различия для обозначения как должности, так и её обладателя. В постановлении сената о вакханалиях слово magistratus упоминается наряду с magister и обозначает руководителя религиозного объединения. Однако позднее применительно к более мелким объединениям употребляется лишь слово с. 111 «магистр»; а «магистратами» обычно называют только лиц, занимающих государственные должности римского народа или плебса, а также должностных лиц в муниципиях и колониях. Полномочия муниципальных магистратов рассматриваются в другом месте [см. Colonia]; а нижеследующие сведения относятся к магистратам народа и плебса.

 

Каждый такой магистрат в своей сфере ведения имел coercitionem, власть принуждать граждан к повиновению при помощи наказаний и карать за любое пренебрежение его авторитетом магистрата (in ordinem cogere magistratum). Кроме того, у него было право обращаться к народу с речами (jus contionis) и письменными заявлениями (jus edicendi).

 

Магистраты группировались по коллегиям; было два консула, десять трибунов и так далее. Но, за очень редкими исключениями (см. Liv. IX. 46, 7), эти коллегии не работали как органы, принимающие решение большинством голосов. Каждый отдельный магистрат обладал всей полнотой власти своей коллегии и, если коллеги ему не препятствовали, во всех делах имел право действовать самостоятельно. Однако сенат или народ мог предписать отдельным членам коллегии особые обязанности (provinciae). Это разделение обязанностей было особенно важно для преторов в Риме и наместников заморских владений римлян. Преторам предписывали особые сферы ведения, а наместникам – особые территории, где они должны были исполнять свои обязанности. Если имелось несколько должностных лиц, с равными основаниями претендовавших на право совершить некое мероприятие или ряд мероприятий, и вопрос был спорным, то его приходилось решать с помощью соглашения, установления очерёдности или жребия.

 

Магистраты римского народа (Magistratus Populi Romani). – Хотя этим словом, по-видимому, никогда прямо не называли царя, источники возводят все магистратуры к царской власти. Например, Помпоний (Dig. I. 2, 2, 14) начинает рассмотрение словами: «Quod ad magistratus attinet, initio civitatis hujus constat reges omnem potestatem habuisse»[1]. При учреждении консульства этой власти было найдено применение. «Regio imperio duo sunto»[2] – так описывает эту должность Цицерон (de Leg. III. 3, 8); а Ливий (II. 1, 7) комментирует: «libertatis originem inde magis quia annuum imperium consulare factum est, quam quod deminutum quicquam sit ex regia potestate, numeres. Omnia jura, omnia insignia primi consules tenuere»[3].

 

Коллегия, представлявшая царскую власть, подвергалась различным изменениям и дополнениям; например, когда в неё был кооптирован диктатор как старший коллега или учреждены преторы как младшие коллеги консулов, или когда их место занимал интеррекс или трибуны с консульской властью. Каждый из этих должностных лиц имел империй: подобно царю, он обладал правом отдавать приказания отдельным гражданам в мирное время и на войне [см. Imperium] и руководить суверенной общностью – римским народом (Populus Romanus) – и говорить от его имени. Далее отдельные специальные функции были переданы помощникам, не наделённым этими неограниченными полномочиями: это были цензоры, курульные эдилы и квесторы, а также низшие должностные лица, которые все вместе составляли вигинтивират. Их власть не именовалась конкретным термином imperium, а описывалась более общим словом potestas. Поэтому мы можем сказать как «consularis potestas», так и «consulare imperium», но только «censoria potestas.» Оба этих класса магистратов обладали патрицианскими ауспициями (auspicia patriciorum) и все, кто занимал эти должности, являлись патрицианскими магистратами (magistratus patricii), независимо от того, входили ли они сами в патрицианское сословие.

 

Мессала (Aul. Gel. XIII. 14) делит эти патрицианские ауспиции на большие и меньшие, а магистратов, соответственно, на старших и младших. Цензоров, в силу большой практической важности их должности, причисляли к старшим магистратам (majores magistratus); но за этим исключением описанное Мессалой разделение на старших и младших соответствует разделению на магистратов с империем и без империя. Старшие магистраты получали свои должности от народа (populus), созванного по центуриям, а младшие – от народа, созванного по трибам. Слова Мессалы подтверждаются рассказом Цицерона (ad Fam. VII. 30) о процедуре, использованной Цезарем. Созывая народ для избрания квесторов, он «совершил гадание для трибутных комиций» (tributis comitiis auspicatus); когда в тот же день он вместо этого пожелал избрать консула, то «руководил центуриатными» (centuriata habuit). Однако далее Мессала указывает, что полномочия магистратов более формально и законно (justius) вручались при последующем принятии куриатного закона (Lex Curiata). Все магистраты с империем являются коллегами, поэтому их ауспиции могут приходить в противоречие (они расстраивают, сдерживают, объявляют недействительными, удерживают – turbant, retinent, vitiant, obtinent – ауспиции друг друга), и в этом случае ауспиции высшего магистрата имеют приоритет перед ауспициями низшего. Иллюстрацией может служить случай, когда претор, который вёл войну совместно с консулом, не мог претендовать на триумф, хотя и имел империй, так как империй и ауспиции консула превосходили его собственные (Val. Max. II. 8, 2). Несомненно, любой из магистратов с империем превосходил любого из младших магистратов. С другой стороны, Мессала сообщает, что магистрат может «не обладать той же властью» (non ejusdem potestatis), «быть избранным не при тех же ауспициях» (non eodem rogatus auspicio), что и другой. В этом случае у них были не просто разные сферы применения власти (provinciae), но и вообще разная власть; они не были коллегами и их ауспиции не могли вступать в противоречие. Таков был цензор по отношению к консулу или претору, и, рассуждая по аналогии, таков был курульный эдил по отношению к квестору. Этот же принцип действует и применительно к интерцессии. Цицерон резюмирует его так (de Leg. III. 3, 6): «ni par majorve potestas prohibessit»[4]. Магистраты, обладающие разной властью (non ejusdem potestatis) не могли налагать запрет на действия друг друга.

 

Только магистраты с империем имели право вести дела с народом (jus agendi cum populo). Римский народ мог высказывать своё мнение только в ответ на вопрос (rogatio), поставленный таким магистратом. Эти полномочия нельзя было делегировать в случае выборов или голосования о законопроекте, но когда народ собирался, чтобы рассмотреть апелляцию на приговор магистрата в уголовном деле, консул или претор мог передать свои ауспиции низшему магистрату (например, квестору), который в этом случае председательствовал и ставил вопрос перед собранием. [См. Varro, L.L. VI. 91, «ad praetorem aut ad consulem mittas auspicium petitum»[5], и 93, «alia de causa hic с. 112 magistratus (quaestor) non potest exercitum urbanum convocare»[6].]

 

Поскольку вся власть магистратов исходила от народа, отсюда следует, что магистраты, имеющие право вести дела с народом, должны были обеспечить избрание преемников не только своей коллегии, но и всем остальным магистратам. Цензор или курульный эдил не мог представить народу вопрос о своих преемниках – это должен был сделать консул или претор. Говорилось, что должностное лицо, руководящее собранием, «предлагает» (rogare) или «создаёт» (creare) нового магистрата. Большинство современных исследователей (включая Моммзена) считает, что это пережиток древнего права назначения или выбора, которым обладал магистрат: обязанность запрашивать народ по этому вопросу имеет более позднее происхождение, а первоначально магистратуру представляли себе как власть, переходящую из рук в руки, от одного поколения должностных лиц к другому. Однако это мнение прямо противоречит убеждению самих римлян, которые полагали, что магистраты, в том числе и царь, изначально избирались народом; и примеры, которые приводятся в пользу современной гипотезы, не выглядят убедительными. Кооптация диктатора – это исключение, которое, вероятно, следует объяснять тем, что его назначали в чрезвычайных обстоятельствах, когда отсрочка, необходимая для общенародных выборов, могла быть опасна. Опасно также делать какие-то выводы из того факта, что народом не избирались ни царь священнодействий (Rex Sacrificulus), ни верховный понтифик (Pontifex Maximus). Римляне, очевидно, опасались, что, упразднив царскую власть, они оскорбили богов, и вполне естественно, что, отделяя контроль над религией от высшей магистратуры, они подчеркнули разделение этих функций, поручив осуществление религиозной власти само́й священной коллегии. Теория Моммзена неизбежно привела его к убеждению, что интеррекс, правивший всего пять дней, выполнял невероятно ответственную задачу – назначал для народа пожизненного правителя. Не стоит принимать предпосылки, которые ведут к столь невероятному выводу. Единогласные свидетельства античных авторов подтверждают наше мнение о том, что источником власти был народ, а магистрат при определении преемника, которому предстояло получить его довольно обширные полномочия, всего лишь созывал избирательное собрание и руководил им.

 

Власть вершить правосудие среди граждан (jurisdictio) в полной мере принадлежала только магистратам с империем. Формальная компетенция всех таких магистратов признаётся в фиктивных судебных процессах, необходимых для освобождения рабов, усыновления и передачи собственности (in jure cessio). В подобных целях суд мог проводить консул или даже проконсул у ворот Рима, но все серьёзные тяжбы в Риме были отнесены к сфере ведения (provincia) того или иного претора. После завоевания Сицилии этот остров стал провинцией особого претора, который обладал там самой полной юрисдикцией, и аналогичные обязанности были поручены наместникам областей, присоединённых позднее. Полная юрисдикция была неразрывно связана с империем, но ограниченная юрисдикция в особых случаях принадлежала курульным эдилам, децемвирам для разрешения тяжб (decemviri litibus judicandis) и муниципальным магистратам [См. Jurisdictio].

 

Уголовное правосудие – то есть, наказание за тяжкие преступления, считавшиеся угрозой государству, – тоже осуществлялось в силу империя. Но действия магистратов в этой сфере были рано ограничены правом апеллировать к народу в случае назначения сурового наказания. Вследствие этого магистрат был вынужден защищать свой приговор, и существовала возможность его отмены; фактически это превратило его из судьи в обвинителя. Казалось, однако, что это ниже достоинства высшего магистрата; поэтому мы видим, что он обычно воздерживался от осуществления подобных полномочий и передавал право выносить приговор или обвинять низшим должностным лицам (сперва они, вероятно, были его делегатами): дуумвирам по делам о государственной измене (duoviri perduellionis) и квесторам. Вследствие любопытного сочетания конституционных предписаний, на суде в центуриатных комициях трибун мог играть ту же роль, что и квестор. Если трибун приговаривал гражданина к смерти, а тот подавал апелляцию, то, согласно законам Двенадцати таблиц, его собственное (плебейское) собрание было неправомочно рассматривать это дело; поэтому он должен был просить у одного из магистратов с империем один день в центуриатных комициях: см. Liv. XLIII. 16, 11, «Utrique censori perduellionem se judicare pronuntiavit (tribunus), diemque comitiis a C. Sulpicio praetore urbano petiit»[7]. Когда право на апелляцию к народу (provocatio) приостанавливалось, как в случае назначения диктатора или создания специального суда (quaestio) по решению сената или народа, высший магистрат рассматривался как судья по уголовным делам, который приговаривает к смерти в силу своего империя. Наиболее известный случай – это суд по делу вакханалий в 186 г. до н.э., о котором подробно рассказывает Ливий (XXXIX. 14–19).

 

Пережиток уголовной юрисдикции консулов и преторов сохранился в их праве усилить принуждение (coercitio) и заключить гражданина в тюрьму. Это было следствием их права вызывать и арестовывать обвиняемых перед судом (vocatio et prensio). Такого права не было у низших магистратов, которые могли подкрепить свои приказания только взятием залога или взысканием небольшого штрафа.

 

Сенат являлся уполномоченным советом при высшем магистрате (consilium). Поэтому только те магистраты римского народа, которые обладали империем и представляли царскую должность, могли созывать сенат и совещаться с ним. Такого права не было у цензоров, курульных эдилов и квесторов. Впрочем, на срок своей должности эти должностные лица, подобно магистратам с империем, видимо, тоже освобождались от обязанности в качестве сенаторов давать совет (suo loco sententiam dicere) председательствующему магистрату. С другой стороны, любой из них мог обратиться к сенату с официальным заявлением (verba facere) по обсуждаемому вопросу.

 

Должность магистрата заканчивалась сразу по истечении срока, на который он был избран. Если он присутствовал в городе (domi), его полномочия истекали вместе с должностью; но если он находился на войне (militiae), то должен был оставаться на посту и осуществлять все полномочия, пока его не сменит преемник. В это время он действовал как проконсул, пропретор или проквестор (pro consule, pro praetor или pro quaestore), с. 113 в зависимости от своей прежней должности. Вряд ли такая необходимость могла возникнуть, пока кампания продолжалась всего одно лето. Когда в 326 г. до н.э. во время войны с самнитами потребовалось, чтобы консул Квинт Публилий Филон остался во главе армии на второй год, было решено, что следует продлить его командование особым решением народа, хотя, строго говоря, в этом не было необходимости, и этому прецеденту, видимо, некоторое время следовали. Однако ко времени Второй Пунической войны было признано, что для продления существующего командования достаточно просто постановления сената. Иначе, разумеется, обстояло дело, когда проконсульское командование предоставлялось частному лицу – как, например, Публию Сципиону, когда в 211 г. до н.э. он отправился в Испанию. Для этого всегда требовался закон, принятый народом (populus) или плебсом.

 

Промагистрат не имел права руководить заседанием сената или народным собранием, даже если они проводились за стенами города, и это, пожалуй, можно считать исключением из правила о чисто территориальном разделении полномочий. Это были исключительные прерогативы действующих магистратов. Полномочия промагистрата обычно ограничивались – более строго, чем полномочия магистрата – особой областью как его провинцией. Закон Суллы об умалении величия (Lex Majestatis) прямо запрещал ему преступать границы провинции. Таким образом, когда он передавал провинцию преемнику, его власть приостанавливалась, но не прекращалась, пока он не входил в городские ворота. Он сохранял свой официальный титул и носил официальное платье; его по-прежнему сопровождали ликторы с топорами, он по-прежнему мог осуществлять формальные судебные процедуры. Достаточно было решения сената, чтобы пробудить его «спящий» империй, и когда государство находилось в опасности, то в постановление о предоставлении магистратам чрезвычайных полномочий против врага включались «стоящие с проконсульской властью под городом»: см. Caesar, Bell. Civ. I. 5, «dent operam consules, praetores, tribuni plebis, quique pro consulibus sint ad urbem, ne quid respublica detrimenti capiat»[8].

 

Плебейские магистраты (Magistratus plebis). – Когда римляне-непатриции образовали свою особое собственное сообщество на Священной горе в 449 г. до н.э., первым делом они избрали собственных магистратов; и с тех пор эти должностные лица, плебейские трибуны и эдилы, существовали наряду с магистратами римского народа. Сходства и различия между функциями этих двух видов магистратов породили некоторые из самых любопытных конституционных трудностей в истории. Авторитет плебейских магистратов признавался всей общиной с самого начала (хотя и несколько неохотно), и государственный закон предоставлял им абсолютное право защищать частного гражданина от любых действий патрицианского магистрата. Поскольку плебейское сообщество постепенно присвоило себе право принимать законы по вопросам, касающимся всей общины, его должностные лица всё более и более становились магистратами римского государства. Когда Гортензиев закон (287 г. до н.э.) формально придал решениям плебса силу решений суверенного народа (populus), исчезли всякие основания для разграничения между магистратами двух сообществ. В случае плебейских эдилов это различие было практически отменено. Первоначально эдилы были подчинёнными помощниками трибунов и орудиями, с помощью которых те осуществляли своё право помощи, но в Поздней республике эдилы слились с младшими магистратами римского народа. Они по-прежнему были только плебеями и избирались плебсом, но их полномочия и обязанности не имели никакого отношения к их первоначальным функциям и были весьма сходны с полномочиями и обязанностями курульных эдилов. Лучшей иллюстрацией может служить то, что Цезарь разделил город на районы и каждый район поручил одному эдилу, без всякого различия между двумя типами эдилов. Плебейский эдилитет, как и курульный, давал возможность привлечь к себе народ при помощи подарков и представлений и, таким образом, мостил дорогу кандидатам на более высокие должности. В обычной карьере римского государственного деятеля это был шаг вперёд, после трибуната и перед претурой.

 

Положение трибуна в Поздней республике было гораздо более аномальным. Как старший магистрат своего сообщества, он имел право вести дела с плебсом (agendi cum plebe), что давало ему точно такое же право законодательной инициативы, как и у консула, который ставил вопрос перед народом. Сенат служил для него совещательным органом (consilium) так же, как и для консула, и он имел такое же право созывать его и запрашивать у него постановления. Пока мы наблюдаем лишь умножение высшей магистратуры. Но на этом сходство заканчивается. Трибун не имел важного атрибута высших магистратов римского народа – империя. Он не мог ни командовать на войне, ни вершить правосудие между гражданами. С другой стороны, сохранились некоторые важные прерогативы, обусловленные историей этой должности. «Могучее слово, что слабых хранит от беды»[9] приобрело власть благодаря тому, что личность трибуна получила священную неприкосновенность (sacrosanctitas), которую можно было использовать не только при защите, но и при нападении. Право принуждения (coercitio) должностного лица, сопротивление которому каралось смертью, неизбежно превосходило любую другую власть. Если трибун считал нужным заключить консула в тюрьму или отвести цензора на Тарпейскую скалу на казнь (Plin. H.N. VII. § 143), ему не мог помешать никто, кроме другого трибуна. Точно так же и трибунское право вето (intercessio) нарушало правило, согласно которому магистраты «с различной властью» (non ejusdem potestatis) не могли вмешиваться в действия друг друга. Вето трибуна имело безусловный приоритет перед действиями консула, претора и цензора, а те не имели над трибуном соответствующей власти. В случае столкновения патрицианский магистрат всегда должен был уступить священной власти (sacrosancta potestas). Такие полномочия были бы не чем иным как узаконенной тиранией, если бы находились в одних руках. Но в реальности большое число трибунов и принцип, согласно которому любой из них мог воспрепятствовать действию своего коллеги, делали эти огромные полномочия практически безвредными. В спокойные времена коллегия трибунов, разделённая внутренними противоречиями, не имеющая доступа к военному командованию и неспособная действовать за пределами городских стен, имела мало влияния и достоинства и обычно была лишь скромным орудием сената и удобным средством сдерживания выходок высших магистратов (см. Liv. XXVIII. 45; XLV. 21). Однако столь иррациональный институт, сохранившийся с давних времён, стал необычайно опасен в век революции. В руках Гракхов с. 114 трибунская власть оказалась достаточно сильна, чтобы перевесить все остальные элементы конституции, и противостоять ей удавалось только при помощи насилия и кровопролития. Под контролем Мария, Помпея и Цезаря эта должность позволяла оказывать ценную поддержку военным вождям против сенатского правительства. После столетия, проведённого на службе у партийной борьбы или личного честолюбия, полномочия плебейского магистрата, соединённые наконец с военным и провинциальным командованием, легли в основу деспотизма императоров. Об их назначении см. Nominatio.

 

(Эта статья в основном является обобщением первого тома работы Моммзена Römische Staatsrecht, к которой мы и отсылаем читателя за более подробными сведениями.)

J.L. Strachan Davidson
сотрудник и преподаватель колледжа Баллиол, Оксфорд

 

 

См. также:

МАГИСТРАТУРА (Словарь античности)

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИЦЫ

 

[1] Что касается магистратов, то известно, что в начале этого государства цари имели всю власть. (Перевод Л.Л. Кофанова с изменением).

 

[2] Царским империем да будут облечены двое. (Перевод В.О. Горенштейна).

 

[3] А началом свободы вернее считать то, что консульская власть стала годичной, нежели то, что она будто бы стала меньшей, чем была царская. Все права и все знаки этой власти были удержаны первыми консулами. (Перевод Н.А. Поздняковой).

 

[4] Если носитель равной или большей власти не воспротивится.

 

[5] Ты должен послать к претору или консулу с просьбой об ауспициях.

 

[6] А по другому делу этот магистрат [квестор] не может созывать городское войско [то есть, центуриатные комиции].

 

[7] И трибун, заявив, что обвиняет обоих цензоров в преступлении против государства, потребовал, чтобы городской претор Гай Сульпиций назначил день для народного собрания. (Перевод Н.П. Гринцера).

 

[8] Консулы, преторы, народные трибуны и стоящие с проконсульской властью под городом должны заботиться о том, чтобы государство не понесло какого-либо ущерба. (Перевод М.М. Покровского).

 

[9] «Word of might that guards the weak from wrong» – цитата из стихотворения Томаса Маколея «Виргиния».

 

 

William Smith. A Dictionary of Greek and Roman Antiquities, ч. II, London, 1891, с. 110–114.
© 2015 г. Перевод О.В. Любимовой.

http://ancientrome.r...htm?a=446635251

Ответить

Фотография Стефан Стефан 08.09 2018

КО́НСУЛ (Cónsul, ὕπατος), высший республиканский магистрат в Риме. Происхождение этого титула до сих пор довольно неясно. Римляне возводили его к consulere («советовать»): «qui recte consulat, consul cluat»[1] (Varro, L.L. V. § 80: ср. Cic. de Leg. III. 3, 8; de Orat. II. 39, 165), и Корссен (Ausspr. II. 71) принимает это объяснение, связывая само слово consulere с корнем sal в salire («прыгать»): другие авторы усматривают в слове consul тот же корень, но отрицают связь с consulere. Некоторые же предпочитают корень sed (sel), «сидеть» или sal, «обитать». (Ср. Nettleship // Journal of Philology, IV. 272 ff.).

 

Существует предание о том, что царь Сервий, упорядочив конституцию государства, намеревался отменить царскую власть и заменить ее ежегодной консульской магистратурой; как бы мы ни расценивали данное предание, но человек, придумавший эту должность, должен был глубоко понимать природу римского государства и его учреждений; и, как бы то ни было, тот факт, что консульская должность была учреждена немедленно после отмены царской власти, говорит о том, что она обдумывалась заранее. Несомненно также, что консульство не являлось латинским учреждением, ибо в Лации царская власть сменилась диктатурой – магистратурой, наделенной теми же полномочиями, что и царь, за исключением того, что она была ограничена определенным сроком.

 

Республиканский характер консульства, основанного в Риме как республиканская должность сразу же после отмены царской власти, проявлялся в том, что его полномочия были разделены между двумя лицами (imperium duplex), и в том, что его продолжительность составляла лишь год (annuum). Этот принцип, в целом, соблюдался на протяжении всего республиканского периода; единственные исключения состояли в том, что иногда вместо двух консулов назначался диктатор, а иногда, в случае смерти одного из консулов, второй оставался в должности один – либо потому, что оставшаяся часть года была слишком мала, либо по религиозным причинам (Dionys. V. 57; Dio Cass. XXXV. 4), – ибо в иных случаях, если один из консулов умирал либо отстранялся от должности до истечения срока своих полномочий, закон требовал, чтобы его коллега созвал комиции для выбора преемника (subrogare или sufficere collegam). Только во время потрясений последнего века Республики, после смерти Цинны, Карбон оставался единственным консулом на протяжении почти всего года (Appian. Bell. Civ. I. 78; Vell. Pat. II. 24; Liv. Epit. LXXXIII), а Помпея сделали единоличным консулом, чтобы не пришлось назначать диктатора (Ascon. ad Cic. pro Mil. с. 37; Liv. Epit. 107; Appian, Bell. Civ. II. 23, 25). Но даже он через пять месяцев обеспечил избрание себе коллеги. Однажды во время гражданских войн Цинна и Марий без всяких выборов продлили себе консульскую власть на второй год (Liv. Epit. LXXX).

 

В правление первых императоров продолжительность консульства менялась весьма произвольно. (Mommsen, Staatsr. II. 79–81).

 

В древнейшие времена высшие магистраты носили титул не только «консул», но и «претор» (Madvig, Verf. I. 368); что характеризовало их как командующих армиями республики. Следы этого титула встречаются в древних правовых и жреческих документах (Liv. VII. 3; Fest. p. 161), a также в названиях praetorium (палатка консула) и porta praetoria[2] в римском лагере (Paul. Diac. с. 123; Pseudo-Ascon. ad Cic. in Verr. I. 14). Кроме того, видимо, этот титул использовался в законах Двенадцати таблиц (Plin. H.N. XVIII. § 12). После учреждения должности городского претора (praetor urbanus), консулы назывались верховными преторами (praetores maximi, στρατηγοὶ ὕπατοι), а преторы в узком смысле – младшими преторами (praetores minors), но этот последний эпитет обычно пропускался, с. 533 и греки знали их просто как στρατηγοί. Иногда консулы обозначались титулом judices (судьи), особенно когда руководили центуриатными комициями (Varro, de L.L. VI. 88; Liv. III. 55). После 449 г. до н.э. (Zonar. VII. 19) термин consules оставался общепризнанным титулом до самого падения Римской империи. С основанием республики, после изгнания Тарквиния, все полномочия, ранее принадлежавшие царю, были вручены консулам, за исключением полномочий царя как верховного жреца в государстве; ибо их отделили от прочих и передали жреческой должности царя священнодействий (rex sacrorum или rex sacrificulus).

 

Что касается консульских выборов, то они неизменно происходили в центуриатных комициях (comitia centuriata), под руководством консула или диктатора, а в случае их отсутствия – интеррекса. Консулы, выбранные таким образом на начало года, назывались ординарными консулами (consules ordinarii), в отличие от суффектов (suffecti), которые избирались на место тех, кто умер или отказался от должности, – хотя привилегии и полномочия у суффектов были нисколько не меньше, чем у ординарных консулов. (Liv. XXIV. 7, и т.д.; ср. XLI. 18). В те годы, когда консульство было вытеснено институтом военных трибунов с консульской властью (tribuni militares consulari potestate), последние, конечно, руководили выборами, как то делали консулы прежде и позднее, и в целом во всех отношениях должны рассматриваться как замена консулов. Однако существовало правило, согласно которому председательствующий на выборах магистрат сам не мог быть избран, – хотя зафиксировано несколько исключений из этого правила (Liv. III. 35, VII. 24, XXIV. 9, XXVII. 6). Дата выборов, которая объявлялась эдиктом за три нундины (Liv. III. 35, IV. 6, XLII. 28), естественно, зависела от даты вступления магистратов в должность. Последняя, однако не всегда была неизменной, но часто менялась. В целом, соблюдалось правило, что магистраты должны вступать в должность в календы или иды, если только определенные обстоятельства этому не препятствовали; но сами месяцы в разные времена были разными; известно не менее восьми-девяти дат, в которые консулы приступали к своим обязанностям, и во многих случаях мы знаем причины этих изменений. Реальная причина, как представляется, заключалась в том, что консулы, как и прочие магистраты, избирались на целый год, и если незадолго до конца года должность освобождалась в результате смерти или отставки, – их преемники, конечно, приступали к обязанностям в необычный день, который затем оставался dies solennis до тех пор, пока следующий подобный случай не требовал нового изменения. Первые консулы вступили в должность в сентябрьские иды, и впоследствии именно в этот день верховный претор вбивал ежегодный гвоздь в храме на Капитолии; или, согласно другим авторам (ср. Hartmann, Röm. Kal. с. 228), по традиции это происходило в мартовские календы, но на самом деле – в октябрьские (Dionys. V. 1; Liv. VII. 3). Первое изменение, по-видимому, было вызвано сецессией плебеев в 493 г. до н.э., когда консулы приступили к обязанностям в сентябрьские календы (Dionys. VI. 49). С 479 г. до н.э. этот день был перенесен на целый месяц назад, ибо один из консулов предыдущего года пал в битве, а другой сложил с себя полномочия за два месяца до конца года; таким образом, новые консулы вступили в должность в секстильские календы (Dionys. IX. 13; Liv. III. 6). Этот день оставался неизменным до 451 г. до н.э., когда консулы отказались от должности и уступили место децемвирам, вступившим в должность в майские иды. Эта дата сохранялась в течение следующих двух лет (Dionys. X. 56; Zonar. VII. 18 Fast. Cap.); но на третий год правления децемвиры лишились власти, и dies solennis должен был стать другой день. У нас нет о нем никаких сведений, и лишь в 443 г. до н.э. мы обнаруживаем, что это декабрьские иды (Dionys. XI. 63). Данное изменение объяснялось тем, что избранные в предыдущем году военные трибуны были вынуждены сложить с себя полномочия и уступить место консулам (Liv. IV. 7; Dionys. XI. 62). С тех пор декабрьские иды в течение долгих лет оставались dies solennis (Liv. IV. 37). В 401 г. до н.э. вследствие поражения под Вейями военные трибуны сложили полномочия, а их преемники вступили в должность в октябрьские календы. В 391 г. консулы приступили к обязанностям в квинтильские календы (Liv. V. 32; ср. 31, VII. 25, VIII. 20). После этого более ни о каких изменениях не сообщается, хотя упомянуты несколько событий, которые должны были сопровождаться переносом dies solennis; далее мы узнаем, что в 217 г. консулы вступили в должность в мартовские иды, и этот обычай оставался неизменным на протяжении многих лет (Liv. XXII. 1, XXIII. 30, XXVI. 1, 26, XLIV. 19), до тех пор, как в 154 г. до н.э. не было принято постановление, предписывающее магистратам вступать в должность 1 января; оно начало выполняться в следующем году и оставалось в силе до конца республики (Liv. Epit. XLVII; Fast. Praenest. Kal. Jan.; ср. Mommsen, Chron. с. 81–98).

 

День вступления консулов в должность определял дату выборов, хотя четкого правила не существовало и в древнейшие времена выборы, вероятно, происходили очень незадолго до конца официального года, и то же самое иногда случалось в более поздний республиканский период (Liv. XXXVIII. 42, XLII. 28, XLIII. 11). Но после того, как первое января было зафиксировано как день вступления в должность, консульские комиции обычно проводились в июле или даже раньше, во всяком случае – до секстильских календ (Cic. ad Att. I. 16; ad Fam. VIII. 4). Но даже в этот период дата выборов в значительной степени зависела от усмотрения сената и консулов, которые часто их откладывали (Cic. ad Att. II. 20, IV. 16, pro Leg. Man. 1).

 

До 366 г. консульство не было доступно никому, кроме патрициев, но в этом году Л. Секстий стал первым плебейским консулом благодаря закону Г. Лициния (Liv. VI. 42, VII. 1). Однако патрициям, несмотря на закон, неоднократно удавалось не допускать плебеев к консульству (Liv. VII. 17, 18, 19, 22, 24, 28), до тех пор, пока в 342 г. законодательство Публилия Филона четко не закрепило одно консульство за плебеями; сообщается даже, что в это время был проведен плебисцит, разрешающий обоих консулов избирать из плебеев (Liv. VII. 42). Попытки патрициев отстранить плебеев имели место еще в с. 534 297 г. до н.э. (Liv. X. 15, Cic. Brut. 14, 55), но они не увенчались успехом, и принцип римской конституции, согласно которому оба консула не могут быть патрициями, остался в силе (Liv. XXVII. 34, Liv. XXXIX. 42). Кандидаты обычно подразделялись на две группы: одна из них желала получить патрицианское, а вторая – плебейское консульское место (in unum locum petebant, Liv. XXXV. 10). В 215 г. до н.э., впрочем, авгуры помешали избранию двух плебеев (Liv. XXIII. 31); но вскоре после этого, в 172 г. до н.э., оба консула все-таки оказались плебейскими (Fast. Capitol.), и когда это стало часто повторяться – древнее различие между патрициями и плебеями было окончательно предано забвению.

 

В республиканские времена консульство рассматривалось как высшая должность и величайшая честь, какая только может быть оказана человеку (Cic. pro Planc. 25, 60; Paul. Diac. с. 136; Dionys. IV. 76), ибо диктатура, хотя и давала высший империй (majus imperium), не была регулярной магистратурой, а цензура, хотя и предоставлялась только консулярам, была все-таки много ниже консульства в плане полномочий и влияния. Только в конце Республики и, в особенности, после побед Цезаря, консульство потеряло свое прежнее достоинство, ибо, желая наградить своих друзей, он обеспечивал им избрание иногда на несколько месяцев, а иногда даже на несколько часов (Cic. ad Fam. VII. 30; Suet. Caes. 76, 80, Nero, 15; Dio Cass. XLIII. 46; Macrob. Sat. II. 3).

 

Власть консулов первоначально была равна власти царей, чье место они заняли, – за исключением отделенной от нее религиозной власти царя священнодействий. Даже после законов Валерия и учреждения трибуната консулы – единственные обладатели исполнительной власти – сохраняли самые широкие полномочия во всех областях управления. Но по мере постепенного развития конституции некоторые важные функции были отделены от консульства и переданы новым магистратам. Впервые это произошло в 443 г. до н.э. с цензурой, должностью, которая первоначально ограничивалась проведением ценза и распределения граждан по соответствующим классам, но впоследствии приобрела весьма широкие полномочия [Censor]. Второй функцией, также отнятой у консулов, стала судебная власть, которую в 366 г. до н.э. передали специальной магистратуре, получившей название претуры [Praetor]; и с тех пор консулы действовали как судьи только в особых делах криминального характера, когда постановление сената уполномочивало их на это (Cic. Brut. 34, 128; Liv. VIII. 18, XXXIX. 17 ff., XLI. 9). Но, несмотря на такие ограничения, консульство продолжало рассматриваться как замена царской власти (Polyb. VI. 11; Cic. de Leg. III. 3, 8).

 

Что касается природы консульской власти, то прежде всего мы должны разделить ее на две части, ибо консулы были и высшими гражданскими должностными лицами, и одновременно главнокомандующими армий. До тех пор, пока консулы оставались в городе Риме, они возглавляли правительство и администрацию, и все остальные магистраты, за исключением народных трибунов, являлись их подчиненными. Консулы созывали сенат и как председатели руководили его работой, они должны были вводить в силу постановления сената, и иногда, в случае острой необходимости, даже могли действовать собственной властью и под собственную ответственность. В качестве посредников консулы докладывали сенату о внешнеполитических делах; все донесения и сообщения доставлялись в их руки, прежде чем попадали в сенат; консулы представляли сенату иностранных посланников, и только консулы вели переговоры между сенатом и иностранными государствами. Также консулы созывали народное собрание и руководили им; то есть, проводили выборы, ставили на голосование законопроекты и должны были вводить решения народного собрания в действие (Polyb. VI. 12; Comitia; Senatus). Консулы контролировали весь внутренний механизм республики; для усиления своей исполнительной власти они имели право вызвать и арестовать непокорных (vocatio и prehensio), хотя и не в их собственных домах (Cic. in Vat. 9, 22, pro Dom. 41, 109), и более общее право налагать наказания, ограниченное только правом апелляции на их приговор (provocatio); консулы могли использовать свое право даже в отношении низших магистратов.

 

Внешними атрибутами власти консулов и одновременно средствами осуществления этой власти были двенадцать ликторов с фасциями, без которых консулы никогда не появлялись на публике (Liv. XXV. 17, XXVII. 27; Val. Max. I. 1, § 9; ср. Liv. VI. 34, XXXIX. 12) и которые цепочкой по одному шли впереди консулов (Liv. XXIV. 44; Val. Max. II. 2, § 4). Однако внутри города в фасции не включались топоры – это правило, как сообщается, было установлено Валерием Публиколой (Dionys. V. 2, 19, 75, X. 59) и непосредственно связано с правом апелляции на приговор консула, поскольку оно не применялось ни к децемвирам, ни – первоначально – к диктатору. Ввиду того, что provocatio могло осуществляться только внутри города и на расстоянии тысячи шагов от него, следует предположить, что топоры не включались в фасции в этих же пределах; данному утверждению не противоречит тот факт, что, вернувшись с войны, консулы с топорами в фасциях появлялись на Марсовом поле, у самых ворот Рима – ибо они имели военный империй (imperium militare), прекращавшийся только с их вступлением в город.

 

Но значительно более широкими были полномочия консулов в области верховного военного командования – когда они находились вне окрестностей Рима и были облечены полным империем. После того, как сенат принимал постановление о наборе в армию, консулы осуществляли набор и, прежде всего, назначали всех подчиненных офицеров (это право впоследствии консулы разделили с народом); а солдаты должны были приносить клятву верности консулам. Последние также определяли, какой контингент должны выставить союзники; а в назначенной им провинции консулы обладали неограниченной властью во всех сферах; не только в военных, но и во всех прочих делах, в том числе, в вопросах жизни и смерти, – исключая лишь заключение мира и договоров (Polyb. VI. 12, 5; ср. Exercitus). Казна, впрочем, находилась под контролем сената; но, как кажется, в отношении военных издержек консулы не были ограничены суммами, с. 535 отпущенными этим органом, а могли использовать государственные деньги, как того требовали обстоятельства; квесторы, однако, вели строгую отчетность по этим суммам (Polyb. VI. 12, 13, 15; Liv. XLIV. 16). Квесторы также хранили ключи от казны (даже от священного эрария (aerarium sanctius): ср. Mommsen, Staatsr. II. 117), поэтому любые расходы требовали их согласия (Polyb. XXIII.14). Этот контроль стал подлинным, когда консулы перестали назначать квесторов и их начал избирать народ. В древние времена консулы имели право распоряжаться добычей по своему усмотрению; иногда они полностью или частично распределяли ее среди солдат, а иногда продавали и помещали вырученную сумму в государственную казну – что в позднейшие времена стало обычной практикой. Впервые военная власть консулов была ограничена в 227 г. до н.э., когда Сицилии предоставили статус провинции и поручили ее особому наместнику (претору), изъяв, таким образом, из консульской юрисдикции. Но более важную реформу произвел Сулла: он распространил правовые привилегии города Рима на всю Италию. С этого времени консулы не обладали военной властью в год своей должности, а по его истечении переходили в разряд командующих в провинциях в силу специального постановления сената (Mommsen, Staatsr. II. 90).

 

Злоупотребления консульской властью предотвращались, прежде всего, благодаря тому, что каждый из консулов зависел от своего коллеги, наделенного равными правами, ибо, – исключая заморские провинции, в которых каждый консул обладал неограниченной властью, – в остальных случаях два консула не могли ничего предпринять, если не были единодушны (Dionys. X. 17; Appian, Bell. Civ. II. 11), и на приговор консула можно было апеллировать к его коллеге; более того, один консул мог по собственной инициативе наложить вето на действия другого (Liv. II. 18, 27, III. 34; Dionys. V. 9; Cic. de Leg. III. 4). Но во избежание излишних споров и соперничества с самого начала было решено, что на практике консулы должны исполнять свои должностные обязанности по очереди, меняясь каждый месяц (Dionys. IX. 43); того из них, кому в данном месяце принадлежала консульская власть, сопровождали двенадцать ликторов, поэтому обычно он обозначается выражением penes quem fasces erant (Liv. VIII. 12, IX. 8). В древнейшие времена его коллегу ликторы не сопровождали вообще, но ему предшествовал акценз (Cic. de Rep. II. 31, 55; Liv. II. 1, III. 33; ср. Dionys. V. 2, X. 24). В позднейшие времена консула, даже не исполняющего должностные обязанности, тоже сопровождало двенадцать ликторов (Suet. Caes. 20), но они следовали за ним; время возникновения этого обычая неясно, и мы знаем лишь, что во времена Полибия у диктатора, представлявшего обоих консулов, было 24 ликтора. Утверждается, что консул, в данный месяц исполняющий обязанности, именовался старшим консулом (consul major); но у Феста (с. 161) остаются сомнения в том, применялся ли этот термин к тому, кто имел фасции, либо к тому, кто был избран первым; и, как представляется, есть серьезные основания считать, что слово «старший» на самом деле относится только к возрасту консула, так что старшего из двоих называли consul major (Liv. XXXVII. 47; Cic. de Rep. II. 31, 55; Val. Max. IV. 1, § 1; Plut. Publ. 12; Dionys. VI. 57). В силу почтения, оказываемого старшему, он руководил заседанием сената, проводившимся сразу после избрания (Liv. IX. 8; Gellius, II. 15). Власть консулов ограничивало и осознание того, что по окончании срока полномочий их можно будет призвать к отчету за действия, совершенные на этом посту. Зафиксировано много случаев, когда консулы после отставки были привлечены к ответственности и осуждены не только за незаконные и неконституционные действия, но также за военные неудачи, приписываемые их беспечности или недостатку способностей (Liv. II. 41, 52, 54, 61, III. 31, XXII. 40, 49, XXVI. 2, 3, XXVII. 34; Cic. de Nat. Deor. II. 3, 8; Val. Max. VIII. 1, § 4). Постоянно увеличивающаяся власть и самонадеянность народных трибунов этим не ограничилась, и мы нередко видим, что трибуны не только угрожали наказанием и арестом даже находящимся в должности консулам, но и осуществляли эти угрозы (Liv. IV. 26, V. 9, XLII. 21, Epit. XLVIII, LV; Cic. de Leg. III. 9, 20; in Vat. 9, 21; Val. Max. IX. 5, § 2; Dio Cass. XXXVII. 50, XXXVIII. 6, XXXIX. 39). Иногда сопротивление действиям консула оказывал сам народ (Liv. II. 55, 59). Наконец, консулы зависели от сената [Senatus]. Однако иногда бывало, что полномочия консулов, столь ограниченные республиканскими установлениями, расценивались как недостаточные для спасения республики от угрожающих ей опасностей, и в этих случаях сенатское постановление viderent или darent operam consules, ne quid respublica detrimenti caperet предоставляло им полную диктаторскую власть, не ограниченную ни сенатом, ни народом, ни трибунами. В древние времена такие постановления сената упоминаются редко, ибо в чрезвычайных обстоятельствах было принято назначать диктатора; но когда диктатура вышла из употребления, сенат с помощью вышеприведенной формулы на время облекал консулов диктаторской властью [Dictator]. Об этом чрезвычайном постановлении сената (senatus consultum ultimum) см. Приложение A Хейтленда к Cic. pro C. Rabirio.

 

Вступив в должность, консулы – а впоследствии также и преторы – договаривались друг с другом о том, каким делом каждый из них будет заниматься; так что каждый имел особую сферу ведения, называвшуюся его провинцией (provincia). Обычно провинции распределялись по жребию (sortiri provincias), если только коллеги не договаривались между собой без применения этого средства урегулирования (comparare inter se provincias, Liv. XXIV. 10, XXX. 1, XXXII. 8; Cic. ad Fam. I. 9). К жребию прибегали по той причине, что оба консула имели равные права, а не потому (как считают некоторые), что решение таким образом передавалось на волю богов. Если считалось, что один из консулов особенно соответствует определенной провинции – благодаря его опыту или личным качествам – нередко ему давалось поручение extra sortem или extra ordinem, т.е., сенатом и без метания жребия (Liv. III. 2, VIII. 16, XXXVII. 1; с. 536 Cic. ad Att. I. 19; ср. Liv. XXXV. 20, XLI. 8). В древнейшие времена, по-видимому, было принято, чтобы лишь один из консулов отправлялся командовать войском, второй же оставался в Риме для защиты города и руководства гражданскими делами, – если только войны не велись двумя разными лагерями, что требовало присутствия на фронте обоих консулов (Dionys. VI. 24, 91; ср. Liv. III. 4, 22, VII. 38). Более того, мы видим, что даже когда Риму приходилось сражаться с одним грозным врагом, оба консула отправлялись на войну вместе (Liv. II. 44, III. 8, 66; VIII. 6, и т.д.) но силы были разделены между ними поровну, так что каждый командовал двумя легионами, и по очереди, через день, осуществлял верховное командование (Polyb. III. 107, 110, VI. 26; Liv. IV. 46, XXII. 27, 41, XXVIII. 9; ср. III. 70).

 

Когда римское владычество распространилось за естественные пределы Италии, двух консулов стало недостаточно для управления провинциями, и командование в некоторых из них поручалось преторам, тогда как более важные были оставлены консулам. Отсюда возникло разграничение консульских и преторских провинций (provinciae consulares и praetoriae) (Liv. XLI. 8) [Provincia]. Вопрос о том, в какие провинции посылать консулов, а в какие – преторов, решал сенат, и это определялось либо до вступления магистратов в должность (Liv. XXI. 17), либо после этого, по предложению консулов (Liv. XXV. 1, XXVI. 28, XXVII. 7, и т.д.). Затем магистраты либо договаривались между собой, какая провинция кому достанется, либо тянули жребий – сначала, конечно, консулы, затем преторы. Один из законов Г. Гракха (о назначении провинций, de provinciis ordinandis; Cic. de Prov. Cons. II, 3; Sal. Jug. 27), однако, установил, что каждый год, еще до консульских выборов, сенат должен определять две консульские провинции, чтобы избежать пристрастности, ибо заранее было неизвестно, кто станет консулом. В древние времена консулы обычно приступали к управлению провинцией в год своего консульства; но в конце республики консулы, находясь в должности, обычно оставались в Риме, а в провинции отправлялись на следующий год в качестве проконсулов, – до тех пор, пока в 53 г. до н.э. постановление сената, а через год – закон Помпея не установили, что консул или претор не должен выезжать в провинцию ранее, чем через пять лет после сложения своих полномочий (Dio Cass. XL. 46, 56). Когда консул находился в провинции, его империй был ограничен ее территорией, и использование этого империя в любой другой провинции во все времена считалось незаконным (Liv. X. 37, XXIX. 19, XXXI. 48, XLIII. 1). В редких случаях нарушение этого правила прощалось после блестящей победы (Liv. XXVII. 43, XXIX. 7). С другой стороны, консулу не дозволялось покидать провинцию до выполнения той задачи, ради которой он был туда послан, либо до прибытия преемника – если только он не получал специальное разрешение сената (Liv. XXXVII. 47). Другие функции также иногда распределялись между консулами по жребию, если они не могли договориться, например, кто из них будет руководить консульскими или цензорскими выборами (Liv. XXIV. 10, XXXV. 6, 20, XXXIX. 32, XLI. 6), кто будет посвящать храм (Liv. II. 8, 27) или назначать диктатора (Liv. IV. 26). В те времена, когда консулы должны были осуществлять ценз, они, несомненно, тянули жребий о том, кто из них проведет люстр (uter conderet lustrum); и даже отправляясь в совместный поход, они, видимо, по жребию определяли направление действий каждого (Liv. XLI. 18).

 

Вступление консула в должность сопровождалось множеством ритуалов: до рассвета каждый из них совершал для себя ауспиции – что в древнейшие времена, несомненно было делом величайшей важности, хотя в последующий период, как нам известно, превратилось в простую формальность (Dionys. II. 4, 6). Следует отметить, однако, что, каков бы ни был характер ауспиций, вступление в должность никогда из-за этого не отменялось и не откладывалось, поэтому приходится предположить, что целью являлось просто получение благоприятных знамений от богов и, если они были, – передача под покровительство богов должности, в которую вступал магистрат. После совершения ауспиций консул возвращался домой, надевал тогу-претексту (toga praetexta) (Liv. XXI. 63; Ov. ex Pont. IV. 4, 25, Fast. I. 81), и принимал приветствия (salutatio) от своих друзей и сенаторов (Dio Cass. LVIII. 5; Ov. ex Pont. IV. 4, 27, и т.д.). Сопровождаемый ими, а также толпой любопытных зрителей, консул надевал официальное облачение и отправлялся в храм Юпитера на Капитолии, где торжественно приносил в жертву богу белых быков. По-видимому, в процессии перед консулом несли курульное кресло (sella curulis), как символ его должности (Ov. l.c. IV. 4, 29 ff., 9, 17 ff.; Liv. XXI. 63; Cic. de Leg. Agr. II. 34, 92). Затем начиналось заседание сената, на котором старший из двух консулов докладывал о положении дел в государстве, начиная с религиозных вопросов и далее переходя к прочим делам (referre ad senatum de rebus divinis et humanis, Liv. VI. 1, IX. 8, XXXVII. 1; Cic. ad Quir. post Red. 5, 11). Среди религиозных вопросов консулы прежде всего должны были уделить внимание назначению Латинских празднеств (feriae Latinae), и до совершения торжественного жертвоприношения на Альбанской горе они не могли выехать в свои провинции (Liv. XXI. 63, XXII. 1, XXV. 12, XLII. 10). Другие дела, о которых консулы докладывали сенату, касались распределения провинций и многих других проблем управления, часто – огромной важности. После этих выступлений заседание сената прекращалось, и сенаторы сопровождали консулов домой (Ov. ex Pont. IV. 4, 41); с этого формально начинался годичный срок их полномочий.

 

Сведения о различных должностях, в разные времена заменявших консульство (таких, как диктатура, децемвират и военные трибуны с консульской властью) читатель может найти в соответствующих статьях. В конце республики консульство потеряло свою силу и значимость. Цезарь во время своей диктатуры нанес ему первый жестокий удар, ибо сам занял эту должность, одновременно будучи диктатором, и по собственному усмотрению обеспечивал избрание людей, в своих действиях полностью зависевших от его воли. Сам он был избран сначала на пять лет, затем на десять с. 537 и наконец пожизненно (Suet. Jul. 76, 80; Dio Cass. XLII. 20, XLIII. 1, 46, 49; Appian, de Bell. Civ. II. 106). В правление Августа консульская власть была лишь тенью прежней, и избираемые консулы не оставались в должности полный год, но обычно слагали с себя полномочия через несколько месяцев (Dio Cass. XLVIII. 35, XLIII. 46; Lucan, V. 399). Сами императоры, как правило, вступали в должность консула в начале года и слагали ее через месяц или два (Dio Cass. LIII. 32; Tac. Hist. I. 77). Нерон получил от сената непрерывное консульство (continui consulatus, Tac. Ann. XIII. 41), а Вителлий организовал выборы на десять лет вперед и сделался постоянным консулом (perpetuus consul, Suet. Vitell. 11). Веспасиан был консулом восемь раз за десять лет, Домициан – в общей сложности семнадцать раз. Обычная продолжительность этой должности стала составлять четыре или два месяца (Dio Cass. XLIII. 46). В 69 г. было пятнадцать консулов (ср. Mommsen in Ephem. Epigr. 1872, с. 189). В правление Коммода было не менее двадцать пяти консулов в один год. (Lamprid. Commod. 6; Dio Cass. LXXII. 12). В республиканские времена год получал свое название по именам консулов, и во всех официальных документах их имена использовались для обозначения года; но с тех пор, как в году стало более двух консулов, только тех из них, которые вступали в должность в начале года, считались ординарными консулами (consules ordinarii) и давали название году, хотя суффекты тоже включались в фасты (Sueton. Domit. 2, Galb. 6, Vitell. 2; Senec. de Ira. III. 31; Plin. Paneg. 38; Lamprid. Al. Sev. 28). Ранг ординарных консулов был выше, чем избиравшихся позднее. Со времен Тиберия выборы консулов осуществлялись сенатом, который, конечно, избирал только тех, кого рекомендовал император; результаты выборов затем объявляли (renuntiare) народу, собравшемуся в так называемые комиции (comitia) (Dio Cass. LVIII. 20; Plin. Paneg. 77; Tac. Ann. IV. 68). В последние века империи обычно существовали почетные консулы (consules honorarii), избираемые сенатом и утверждаемые императором (Cassiod. I. 10; Justin. Nov. LXX. 80, гл. 1), а консулы-суффекты в это время практически совсем не упоминаются, ибо Константин возродил древний обычай назначать только двух консулов – одного в Константинополе, второго в Риме, – которые должны были выполнять обязанности верховных судей (под руководством императора) в течение всего года, и кроме этих двоих не было никого, за исключением почетных консулов и консуляров. Хотя достоинство этих почетных консулов, так же, как ординарных консулов и консулов-суффектов, было лишь номинальным, тем не менее, оно считалось высшим в империи, и знатные и богатые люди добивались этой должности с огромным рвением, невзирая на связанные с ней значительные расходы на общественные развлечения (Dio Cass. LX. 27), которые новоизбранный консул должен был устроить для своих друзей и народа (Fronto, Ep. II. 1; Lydus, de Magistr. II. 8; Liban. Orat. 8; Symmach. II. 64, IV. 8, X. 44; Sidon. Apollin. Epist. II. 3; Cassiod. II. 2, VI. 1; Procop. de Bell. Pers. I. 25). Юлий Цезарь (Suet. Jul. 76) и Август (Dio Cass. XLVI. 41) предоставляли консульские знаки отличия (ornamenta consularia) тем, кто на самом деле не занимал этой должности, и позднее этот обычай настолько укоренился, что таких людей стали называть консулярами: это были сенаторы самого высшего ранга, и их почесть в конце концов стала наследственной. Но после Диоклетиана они стояли ниже, чем иллюстрии (viri illustres) и спектабили (viri spectabiles). Последним консулом в Риме был Децим Теодор Паулин в 534 г., а в Константинополе – Флавий Базилий Юниор в 541 г. После этого императоры Востока сами принимали титул консула до тех пор, пока он окончательно не был предан забвению.

 

В эпоху Империи консулы считались официальными представителями сената, и некоторые императоры даже уступали им формальное первенство (Suet. Tib. 31). Их официальные функции были следующими: 1. Консулы председательствовали в сенате – хотя, конечно, только с позволения императора. 2. Они осуществляли правосудие, частично в экстраординарных (extra ordinem) (Tac. Ann. IV. 19, XIII. 4; Gell. XIII. 24) [Senatus], частично в ординарных случаях, таких, как освобождение рабов или назначение опекунов (Dig. 1, 10, 1; Ammian. Marcell. XXII. 7; Cassiod. VI. 1; Sueton. Claud. 23). 3. Сдача в аренду государственных доходов – обязанность, ранее выполнявшаяся цензорами (Ov. ex Pont. IV. 5, 19), хотя консулы всегда имели право заменять цензоров, когда их не было в должности. 4. Проведение цирковых игр и государственных торжеств в честь императоров, которые они должны были оплачивать из своих собственных средств (Suet. Nero, 4; Juv. XI. 193, и т.д.; Cassiod., l.c., и III. 39, V. 42, VI. 10). Впрочем, некоторые императоры предоставляли денежные средства для подобных целей и пытались сдержать возрастающую расточительность консулов, но все эти ограничения имели преходящий характер. (Lamprid. Al. Sever. 43; Vopisc. Aurel. 12; Justin. Nov. 105).

 

Также ср. различные работы по римской истории: K.D. Hüllmann, Röm. Grundverfassung, с. 125, и т.д.; K.W. Göttling, Gesch. der Röm. Staatsverf. с. 269, и т.д., и прежде всего Mommsen, Staatsrecht, II. 70–124 и Becker, Handbuch der Röm. Alterth. т. II, ч. II, с. 87–126 и ч. III, с. 235 ff.

 

Leonhard Schmitz,
доктор философии, член Эдинбургского Королевского общества,
ректор Эдинбургской Высшей школы;
A.S. Wilkins,
доктор литературы, доктор права,
профессор латинского языка в колледже Оуэнс, Манчестер.

 

См. также:

КОНСУЛ (Словарь античности)

КОНСУЛ (Любкер. Реальный словарь классических древностей)

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИЦЫ

[1] Кто правильно советует, зовётся консулом.

[2] Ворота, обращенные к неприятелю.

 

 

William Smith. A Dictionary of Greek and Roman Antiquities, 3rd ed., pt. I, London, 1890, pp. 532–537.

© 2015 г. Перевод с англ. О.В. Любимовой.

http://ancientrome.r...htm?a=177266314

Ответить

Фотография Ученый Ученый 08.09 2018

Рубенс. Тарквиний и Лукреция.

5145654_900.jpg

 

Согласно легенде, сын царя Тарквиния Гордого изнасиловал свою родственницу Лукрецию, после чего возмущенный народ изгнал царей и Рим был провозглашен республикой. Царская власть была разделена между выборными консулами.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 08.09 2018

ПРЕТОР (PRAETOR). Этот титул, который Цицерон (de Leg. III. 3, 8) связывает с praeire («идти впереди»), встречается у латинских народов и употребляется у Ливия как эквивалент титулу стратега у ахейцев. У римлян мы впервые видим его сразу после изгнания царей: единоличного наследственного правителя они заменили двумя ежегодно избираемыми магистратами, которые сперва назывались преторами и лишь затем консулами; поэтому Цицерон в вышеуказанном пассаже представляет этот титул по сути как описание консулов в качестве командующих армиями государства; и известное употребление слова «преторий» (praetorium) в связи с военным командованием и значение, которое оно имеет у Ливия, – срок и полномочия консульской должности, – тоже указывают на первоначальный характер этой магистратуры.

 

В отличие от консульства, претура в узком смысле слова была учреждена, по словам Ливия (VI. 42; VII. 1), в 366 г. до н.э., хотя на самом деле, по-видимому, до тех пор, пока существовал военный трибунат, время от времени вместо военных трибунов избиралось два консула и в этих случаях всегда назначался третий магистрат под названием претор, чтобы помогать им при выполнении обязанностей. Как бы то ни было, когда эта должность стала постоянной, претор, вероятно, уже в этот период именовавшийся городским претором (praetor urbanus) в память о более древней магистратуре «стража города» (custos urbi), которого он заменил (Joan. Lydus, de Mens. 19; de Magistr. II. 6), избирался ежегодно, только из патрициев, которые обеспечили себе монополию на новую должность в возмещение за то, что вынуждены были разделить консульство с плебеями (Liv. l.c.); ни один из последних не добился этой должности до 337 г. до н.э.; претор назывался «коллегой» консулов и избирался при тех же ауспициях в центуриатных комициях (Liv. VII. 1; XLV. 44; Gellius, XIII. 15). Его главные функции были судебными (jus in urbe dicere[1], Liv. VI. 42; jura reddere[2], ib. VII. 1), и именно для освобождения консулов (которые, согласно вышеуказанному свидетельству Цицерона, назывались judices a judicando[3]) от такого рода обязанностей и была учреждена эта должность; но в ранней римской истории консулы столь постоянно были заняты действительной военной службой, что претору часто приходилось занимать их место в городе (Liv. XXIV. 9; Cic. ad Fam. X. 12; Dio Cass. XLVI. 14; CIX. 24), в сенате (Gell. XIV. 7; Liv. VIII. 2 и т.д.) и в комициях (Liv. XXII. 33, XXV. 27), а в некоторых чрезвычайных случаях даже командовать римскими армиями. Он был курульным магистратом и обладал империем, хотя и низшим по сравнению с консулами (Gell. XIII. 15; Liv. XLIII. 14; Val. Max. II. 8, 2; Cic. ad Att. IX. 9), которым должен был повиноваться и выказывать все внешние знаки почтения (Liv. X. 25, XXVII. 5; Dio Cass. XXVI. 24; Polyb. XXIII. 1; Aurel. Victor, de Vir. illust. 72). Знаками его должности (insignia) были шесть ликторов (Appian, de reb. Syr. 15), поэтому Полибий называет его ἡγεμὼν или στρατηγὸς ἑξαπέλεκυς[4], а иногда просто ἑξαπέλεκυς. с. 482 Плутарх (Sulla, 5) употребляет выражение στρατηγία πολιτική[5]. В более поздний период у претора в Риме было только два ликтора (Censorinus, c. 24). Как следует из Ливия, претура сперва предоставлялась консулу предыдущего года, и Луций Папирий стал претором после консульства (Liv. X. 47).

 

В отличие от консульства, претура допускала конституционное увеличение числа этих магистратов, если того требовали обстоятельства (Cic. de Leg. l.c.), и, соответственно, в 246 г. до н.э. был учреждён второй претор, который для отличия от первого стал называться претором по делам иноземцев (praetor peregrinus), для отправления правосудия во всех спорах между иноземцами (peregrini) или иноземцами и гражданами (cives) (Dig. 1, 2, 2, 28; Joan. Lydus, de Magistr. I. 38, 45; Liv. Epit. 19), и с этого времени две должности, видимо, регулярно делились между патрициями и плебеями (Niebuhr B.G. Römische Geschichte. Bd. 3. Berlin, 1874. S. 177), причём жребий определял, кто из двоих будет городским претором, а кто – претором по делам иноземцев, хотя если одному претору требовалось поручить военное командование, то функции обоих в городе мог исполнять второй (Liv. XXIV. 44, XXV. 3, XXVII. 36). Когда территория Рима расширилась за пределы Италии, были учреждены новые преторы для управления провинциями: в 227 г. до н.э. двое для управления Сицилией и Сардинией (Liv. Epit. 20; Dig. 1, 2, 2, 32), а через тридцать лет двое для испанских провинций (Liv. XXXII. 27): для каждого из преторов, отправлявшихся за границу, преторская провинция, которой он должен был управлять, определялась жребием. Позднее возник обычай, согласно которому городской претор или претор по делам иноземцев в течение года выполнял судебные функции, а после этого его посылали управлять той или иной провинцией; срок его полномочий во многих случаях продлевался, пока Юлиев закон Цезаря не установил, что наместник не должен управлять преторской провинцией дольше одного года (Cic. Phil. I. 8, 19). В связи с учреждением постоянных судебных комиссий (quaestiones perpetuae) по уголовным делам Сулла увеличил число преторов с шести до восьми, и все они, как правило, в течение года своей должности выполняли в Риме судебные функции, а на следующий год становились пропреторами в провинциях: при Цезаре их число последовательно увеличивалось до десяти, двенадцати, четырнадцати и шестнадцати (Sueton. Jul. 41; Dio Cass. XLII. 51, XLIII. 47, 49, 51; Dig. 1, 2, 2, 32), а Август снизил его до двенадцати (сперва до десяти, Dio Cass. LIII. 32, LVI. 25); но при Тиберии их уже было шестнадцать (Dio Cass. LVIII. 20, LIX. 20). Впоследствии были созданы дополнительные преторские должности для различных отраслей права: Клавдий учредил двух преторов (Тит сократил их число до одного) для всех исков, связанных с фидеикомиссами, когда в этой области права стало слишком много дел (Dig. l.c.; Sueton. Claud. 23), а Нерва – одного претора для заслушивания споров между фиском и подданными Империи (Dig. ib.): так что Помпоний (говоря о собственном времени) утверждает, что «в государстве правосудие отправляет восемнадцать преторов» (Dig. 1, 2, 2, 34). Согласно Капитолину (Marc. 10), Марк Аврелий прибавил девятнадцатого претора, занимавшегося вопросами опеки, и об этих обязанностях Ульпиан написал особую книгу (liber singularis, Dig. 27, 1, 3, 5, 9).

 

Из сказанного ясно, что основными функциями преторов были судебные; городской претор и претор по делам иноземцев руководили всей системой римского гражданского судопроизводства, в связи с чем их работа достаточно полно описана в других статьях, особенно Edictum, Judex и Jurisdictio. Но иногда на них возлагались чрезвычайные обязанности: например, в 144 г. до н.э. претору по делам иноземцев постановлением сената было поручено следить за ремонтом некоторых акведуков и предотвращать незаконное водопользование (Frontinus, de Aquaeduct. lib. I); точно так же, хотя, согласно конституционному порядку, назначение опекунов не входило в обязанности претора (Dig. 26, 1, 6, 2), в пределах города Рима оно было поручено городскому претору и большинству плебейских трибунов согласно Атилиеву закону (Gaius, I. 185). В обязанности этого же магистрата входило руководство Аполлоновыми играми (Ludi Apollinares), и от него требовалось столь тщательное исполнение обязанностей, что ему дозволялось покидать город не более чем на десять дней за один раз. К уголовным процессам он первоначально имел не больше отношения, чем любой другой магистрат, но когда в 149 г. до н.э. (Cic. Brut. 27, 106) Луций Кальпурний Пизон учредил первую постоянную судебную комиссию по делам о вымогательстве (repetundae), одному из преторов было поручено руководство ею на постоянной основе, и так же поступил Сулла и другие деятели при учреждении судебных комиссий по делам о незаконном соискании (ambitus), умалении величия (majestas), казнокрадстве (peculatus), подлоге (falsum), отцеубийстве (parricidium) и т.д. Хотя в этих случаях претор руководил судебными слушаниями, судьи в разные периоды истории избирались из сенаторов, всадников или эрарных трибунов, и осуждение или оправдание обвиняемого определялось большинством их голосов [Judicium].

 

Любое место, где претор, согласно закону или обычаю, исполнял свои обязанности магистрата, называлось jus (Dig. 1, 1, 11). Однако некоторые из этих обязанностей никогда не могли исполняться иначе, чем перед трибуналом (pro tribunali), на котором стояло его курульное кресло, в комиции, патрицианской части форума, где он восседал вместе с друзьями и помощниками; трибуналу противопоставлялись скамьи (subsellia), которые занимали судьи и другие присутствовавшие лица (Cic. Brut. 84, 290).

 

Однако другие судебные процедуры претор уже довольно рано мог производить в любом месте (Gaius, I. 20), а именно – акты добровольной юрисдикции (voluntaria jurisdictio), например, утверждение освобождения рабов, уступка в суде (in jure cessio) и т.д. В таких случаях говорилось, что он осуществляет правосудие «с ровного места» (de plano), и количество дел, осуществлявшихся таким образом, возрастало столь неуклонно, что наконец стали проводиться регулярные «заседания на ровном месте» (sessiones de plano, fragm. Vat. 161), во время которых претор иногда заслушивал споры и разрешал их: норму, устанавливавшую, в каких случаях он должен был восседать pro tribunali, а в каких достаточно было юрисдикции de plano, можно найти в «Дигестах» (38, 1, 3, 8; 38, 15, 2, 1; 1, 16, 9, 1).

 

Должность претора существовала на протяжении всего императорского периода, хотя его деятельность по изданию ежегодных эдиктов, видимо, существенно сократилась после падения Республики и окончательно прекратилась после публикации постоянного эдикта (edictum perpetuum) Сальвия Юлиана [Edictum]. В Восточной империи сначала было только два претора, но постепенно их число возросло до восьми, а затем с. 483 сокращено до трёх, причём каждый имел отличительное название, например, константинианский (Constantinianus), триумфальный (triumphalis, Cod. Theod. 6, 4, 5, 13 и т.д.); их избирал сенат, но избрание должен был утверждать император (Cod. Theod. 6, 4, 8, 9, 10 и т.д.). Они по-прежнему обладали юрисдикцией, хотя их значение в период Ранней империи существенно снизилось вследствие развития юрисдикции самого императора и регулярной системы апелляционных судов: при Юстиниане, а в действительности – с момента отмены формулы (294 г. н.э.) претура, видимо, была всего лишь должностью судьи первой инстанции.

 

Лицо, исключённое из сената, могло вернуть свой ранг, став претором (Dio Cass. XXXVII. 30; Plut. Cicero, 17). Саллюстий был сделан претором, «чтобы вернуть ему преторский ранг» (ἐπὶ τῷ τὴν βουλείαν ἀναλαβεῖν, Dio Cass. XLII. 52).

 

 

J.B. Moyle, D.C.L.
Fellow and Tutor of New College, Oxford

 

 

См. также:

ПРЕТОР (Смит. Словарь греческих и римских древностей, 3-е изд.)

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИЦЫ

 

[1] Вершить суд в городе.

 

[2] Отправлять правосудие.

 

[3] Судьи, потому что судят.

 

[4] Шестисекирный начальник или полководец.

 

[5] Городская претура.

 

 

William Smith. A Dictionary of Greek and Roman Antiquities, pt. II, London, 1891, pp. 481–483.

© 2015 г. Перевод О.В. Любимовой.

http://ancientrome.r...htm?a=443322423

Ответить

Фотография Ученый Ученый 08.09 2018

Марк Юний Брут Старший - один из первых двух консулов римской республики.

 

s0094.jpg

Ответить

Фотография Стефан Стефан 08.09 2018

ЦЕ́НЗОР (Cénsor, τιμητής), название двух магистратов высокого ранга в Римской Республике. Их должность называлась цензура (τιμητεία или τιμητία). Ценз, представлявший собой перепись римских граждан и их имущества, впервые был учрежден Сервием Туллием, пятым царем Рима. После изгнания царей эту обязанность взяли на себя консулы, и до 443 г. до н.э. специальные магистраты для проведения ценза не назначались. Причиной произошедшего изменения явилось назначение в предыдущем году военных трибунов с консульской властью вместо консулов, а поскольку эти трибуны могли быть плебеями, патриции лишили консулов с. 261 и, как следствие, заменивших их трибунов, права проведения ценза, и поручили это двум магистратам, названным цензорами и избиравшимся исключительно из патрициев. Магистратура оставалась патрицианской до 351 г. до н.э., когда Г. Марций Рутил стал первым плебейским цензором (Liv. VII. 22). Двенадцать лет спустя, в 339 г. до н.э., один из законов Публилия установил, что один из цензоров обязательно должен быть плебеем (Liv. VIII. 12), но до 280 г. плебейский цензор не совершал торжественного очищения народа (lustrum condidit, Liv. Epit. 13). В 131 г. впервые оба цензора были плебеями.

 

Цензоров всегда было двое, потому что ранее ценз совместно осуществляли два консула. Первоначально, если один из цензоров умирал в должности, то на его место должен был избираться другой, как и в случае с консулами. Это, однако, произошло лишь единожды, в 393 г. до н.э., ибо случившийся в тот люстр захват Рима галлами возбудил религиозные страхи в отношении такой практики (Liv. V. 31). С тех пор в случае смерти одного из цензоров его коллега отказывался от должности, и вместо них избирались новые цензоры (Liv. VI. 27, IX. 34, XXIV. 43, XXVII. 6).

 

Цензоров избирали в центуриатных комициях (comitia centuriata) под руководством консула (Gell. XIII. 15; Liv. XL. 45). Нибур предполагает, что первоначально их избирали куриатские комиции, выбор которых утверждали центурии; но ни один источник не свидетельствует в пользу этого предположения, и его истинность полностью зависит от правильности мнения Нибура относительно выборов консулов [CONSUL]. Оба цензора непременно должны были быть избраны в один и тот же день, и, соответственно, если голосование за второго было не закончено, то результаты выборов первого аннулировались, и необходимо было провести новые комиции (Liv. IX. 34). Комиции по избранию цензоров проводились под иными ауспициями, чем комиции по избранию консулов и преторов, и цензоры поэтому не рассматривались как их коллеги, хотя также обладали высшими ауспициями (maxima auspicia) (Gell. XIII. 15). Комиции созывались консулами данного года вскоре после того, как те приступали к своим полномочиям (Liv. XXIV. 10, XXXIX. 41); и цензоры, будучи избранными и получив цензорскую власть посредством центуриатского закона (lex centuriata), окончательно вступали в должность (Cic. de Leg. Agr. II. 11; Liv. XL. 45). Согласно общему правилу, на эту должность могли быть избраны только лица, ранее бывшие консулами, однако известно несколько исключений. Сначала не существовало закона, запрещавшего занимать цензорскую должность вторично; но единственным человеком, дважды избранным цензором, стал в 265 г. Г. Марций Рутил, и в этом году он внес закон, установивший, что никто не может быть избран цензором во второй раз, за что и получил прозвище Цензорин (Plut. Coriol. 1; Val. Max. IV. 1 § 3).

 

Цензура отличалась от всех прочих римских магистратур своей продолжительностью. Первоначально цензоры избирались на весь люстр, то есть, на период в 5 лет, однако уже через 10 лет после учреждения этой должности (433 г. до н.э.) она была ограничена 18 месяцами по закону диктатора Мам. Эмилия Мамерцина (Liv. IV. 24, IX. 33). Кроме того, цензоры занимали весьма своеобразную позицию в плане ранга и достоинства. Они не обладали империем и, соответственно, не имели ликторов (Zonar. VII. 19). Цензорские права (jus censurae) вручались им посредством принятия центуриатского закона, а не куриями, и в этом отношении их власть была меньше, чем власть консулов и преторов (Cic. de Leg. Agr. II. 11). Но, несмотря на это, цензура была окружена наивысшим почетом в государстве, за исключением диктатуры; она была ἱερὰ ἀρχή, sanctus magistratus, заслуживающей глубочайшего почтения (Plut. Cat. Maj. 16, Flamin. 18, Camill. 2, 14, Aemil. Paul. 38; Cic. ad Fam. III. 10). Цензура получила столь высокий ранг и достоинство благодаря различным важным обязанностям, постепенно вверявшимся ей, и особенно благодаря производившемуся цензорами regimen morum или общему контролю над поведением и нравами граждан; осуществляя эти полномочия, цензоры руководствовались исключительно собственным представлением о долге и не несли ответственности ни перед какой властью в государстве (Dionys. in Mai, Nova Coll. vol. II. p. 516; Liv. IV. 24, XXIX. 37; Val. Max. VII. 2. § 6). Конечно, цензоры имели курульное кресло (Liv. XL. 45), но вопрос об их официальном облачении вызывает некоторые сомнения. Из хорошо известного фрагмента Полибия (VI. 53), описывающего использование изображений во время похорон, мы можем сделать вывод, что консул или претор носили тогу с пурпурной каймой (praetexta), триумфатор – расшитую тогу (toga picta), а цензор – пурпурную тогу, характерную только для него; но другие авторы утверждают, что официальная одежда цензоров была такой же, как и у других высших магистратов (Zonar. VII. 19; Athen. XIV. P. 660, c.). Похороны цензора всегда проводились с огромным блеском и великолепием, так что funus censorium (цензорские похороны) определялись даже императорам (Tac. Ann. IV. 15, XIII. 2).

 

Цензура существовала на протяжении 421 года, а именно, с 443 до 22 г. до н.э.; но в этот период многие люстры прошли без избрания цензоров. Согласно одному сообщению, эту должность отменил Сулла (Schol. Gronov. ad Cic. Div. in Caecil. 3, p. 384, ed. Orelli), и, хотя источник, на котором основано данное утверждение, не слишком надежен, сам факт вполне вероятен, ибо на протяжении двух люстров, прошедших от диктатуры Суллы до первого консульства Помпея (82–70 г. до н.э.), цензов не проводилось, а всякий строгий надзор над нравами (regimen morum) должен был представлять большие неудобства для аристократии, в интересах которой Сулла принимал законодательство. Если цензура и была отменена Суллой, то во всяком случае она была восстановлена в консульство Помпея и Красса. Ее полномочия были ограничены одним из законов трибуна Клодия (58 г. до н.э.), который предписывал определенную процедуру разбирательства перед цензорами при исключении кого-либо из сената и необходимость согласия обоих цензоров для осуществления этого исключения (Dion Cass. XXXVIII. 13; Cic. pro Sext. 25, de Prov. Cons. 15). Этот закон, впрочем, был отменен в третье консульство Помпея (52 г. до н.э.) по предложению его коллеги Цецилия Метелла Сципиона (Dion Cass. XL. 57), но прежние власть и влияние уже более никогда не вернулись к цензорам. Во время гражданских войн, которые вскоре последовали, цензоры не выбирались, и лишь после длительного интервала, а именно, в 22 г., Август назначил на эту должность Л. Мунация Планка и Павла Эмилия Лепида (Suet. Aug. 37, Claud. 16; Dion Cass. LIV. 2). Это был последний случай назначения цензоров; с. 262 в дальнейшем их должностные обязанности исполняли императоры, называя это Praefectura Morum (надзор над нравами). Иногда некоторые императоры принимали имя цензоров, если они действительно проводили ценз римского народа, как это сделал Клавдий, назначив старшего Вителлия своим коллегой (Suet. Claud. 16; Tac. Ann. XII. 4, Hist. I. 9), и Веспасиан, коллегой которого был его сын Тит (Suet. Vesp. 8, Tit. 6). Домициан принял титул цензора пожизненно (censor perpetuus) (Dion Cass. LIII. 18), но другие императоры не последовали этому примеру. Мы видим, что в правление Деция старший Валериан был назначен цензором (Symmach. Ep. IV. 29, V. 9), но это назначение никогда не вступило в силу.

 

Обязанности цензоров можно разделить на три категории, которые, однако, были тесно взаимосвязаны: I. Ценз, или перепись граждан и их собственности, включавший lectio senatus (пересмотр списка сенаторов) и recognitio equitum (смотр всадников); II. Regimen Morum (надзор над нравами); и III. Управление государственными финансами, куда входил надзор за общественными сооружениями и учреждение всех новых общественных работ. Первоначальная сфера ведения цензоров была гораздо более ограничена и практически полностью сводилась к проведению ценза (Liv. IV. 8); но обладание этой властью постепенно приносило им новые полномочия и новые обязанности, как показано ниже. Общий обзор этих обязанностей кратко изложен в следующем фрагменте Цицерона (de Leg. III. 3): – «Censores populi aevitates, soboles, familias pecuniasque censento: urbis templa, vias, aquas, aerarium, vectigalia tuento: populique partes in tribus distribuunto: exin pecunias, aevitates, ordines partiunto: equitum, peditumque prolem describunto: caelibes esse prohibento: mores populi regunto: probrum in senatu ne relinquunto». («Цензоры да исчисляют народ по возрастам и составляют списки потомства, челяди и имущества; да ведают они городскими храмами, дорогами, водопроводами, эрарием, поступлением дани; да распределяют они народ по трибам, делят население по имуществу, возрастам и сословиям, назначают юношество в конницу и пехоту, запрещают оставаться безбрачными, надзирают за нравами народа, не оставляют в сенате опозорившихся людей». – перевод В.О. Горенштейна)

 

I. ЦЕНЗ, первая и главная обязанность цензоров, точное название которой – censum agere (Liv. III. 3, 22, IV. 8), всегда проводился на Марсовом поле, а с 435 г. до н.э. – в специальном здании, называвшемся Villa Publica, которое было построено для этой цели второй парой цензоров, Г. Фурием Пацилом и М. Геганием Мацерином (Liv. IV. 22; Varr. R.R. III. 2). Сообщение о формальностях, сопровождавших начало ценза, содержится в фрагменте Tabulae Censoriae, сохраненном Варроном (L.L. VI. 86, 87, ed. Müller). После совершения ауспиций, общественный глашатай (praeco) призывал граждан явиться перед цензорами. Каждая триба созывалась отдельно (Dionys. V. 75); и имена в каждой трибе, вероятно, перечислялись в соответствии со списками, заранее составленными трибунами триб. Каждый отец семейства должен был лично предстать перед цензорами, восседавшими на курульных креслах; в первую очередь назывались те имена, которые считались хорошим предзнаменованием (например, Валерий, Сальвий, Статорий и т.п.) (Festus, s.v. Lacus Lucrinus; Schol. Bob. ad Cic. pro Scaur. p. 374, ed. Orelli). Ценз проводился ad arbitrium censoris (по усмотрению цензоров); но последние установили определенные правила (Liv. IV. 8, XXIX. 15), иногда называемые leges censui censendo (Liv. XLIII. 14), в которых перечислялись различные виды имущества, подлежащие цензу, и способы оценки этого имущества. Согласно этим законами, каждый гражданин под присягой (ex animi sententia) должен был представить отчет о себе, своей семье и собственности (Dionys. IV. 15; Liv. XLIII. 14). Прежде всего он должен был назвать свое полное имя (преномен, номен и когномен) и имя своего отца либо, если он был вольноотпущенником, – имя своего патрона, а также указать свой возраст. Затем ему задавали вопрос: «Tu, ex animi tui sententia, uxorem habes?» («Скажи по совести, у тебя есть жена?») – и, если он был женат, то должен был назвать имя жены, а также количество, имена и возраст детей, если таковые имелись (Gell. IV. 20; Cic. de Orat. II. 64; Tab. Heracl. 142 (68); Dig. 50 tit. 15 s. 3). Незамужних женщин (viduae) и сирот (orbi orbaeque) представляли опекуны; их имена вносились в отдельные списки и при подсчете общего числа граждан не учитывались (cf. Liv. III. 3, Epit. 59). Указав свое имя возраст, семью и т.д., гражданин должен был дать отчет о своем имуществе – поскольку оно подлежало цензу. О человеке, делающем это заявление, говорили «censere» или «censeri» – как отложительный глагол «оценивать себя или давать оценку себе» или как страдательный глагол «быть оцененным, получать оценку»; о цензоре, принимающем заявление, также говорили «censere», поскольку он «accipere censum» (принимал оценку) (ср. Cic. pro Flacc. 32; Liv. XXXIX. 15). Цензу подлежали (censui censendo) только такие объекты, как собственность ex jure Quiritium (по квиритскому праву). Первоначально, по-видимому, каждый гражданин просто давал оценку всей своей собственности в целом, не вдаваясь в детали (Dionys. IV. 15; Cic. de Leg. III. 3; Festus, s.v. Censores); но вскоре вошло в обычай наравне с общей оценкой представлять подробное описание каждой статьи собственности (cf. Cic. pro Flacc. 32; Gell. VII. 11; Plut. Cat. Maj. 18). Наиболее важную статью ценза представляла земля; но общественная земля, принадлежащая гражданину на правах possessio, не учитывалась, поскольку не являлась квиритской собственностью. Если судить по практике императорского времени, гражданин представлял наиболее детальный отчет о всей земле, которая принадлежала ему ex jure Quiritium. Он должен был указать название и местоположение земли, определить, какие доли в ней составляют пахотные земли, луга, виноградники, оливковые рощи, и затем приложить свою оценку этой подробно описанной земли (Dig. 50 tit. 15 s. 4). Вторую по важности статью ценза представляли рабы и скот. Также цензоры имели право требовать отчета о таких вещах, о которых обычно сведений не представлялось: одежда, украшения и повозки (Liv. XXXIX. 44; Plut. Cat. Maj. 18). Некоторые современные исследователи сомневаются в том, что цензоры имели право давать собственности более высокую оценку, чем указанная владельцами; но, если вспомнить о характере власти цензоров, позволяющей им действовать по своему усмотрению, и о наверняка существовавшей необходимости наделить кого-то правом повышения оценочной стоимости имущества ради предотвращения обмана, – то вряд ли можно сомневаться, что цензоры имели такое право. Более того, определенно утверждается, что в одном из случаев они произвели крайне завышенную переоценку предметов роскоши (Liv. XXXIX. 44; Plut. Cat. Maj. 18); и, даже если цензоры не вносили в свои записи более высокую оценку собственности гражданина, чем заявленная им самим, – они все равно достигали той же цели, вынуждая их платить налог на собственность по более высоким ставкам, чем прочие. Обычно налог (tributum) составлял одну тысячную имущества, внесенного в списки с. 263 цензоров, но в одном случае цензоры в качестве наказания заставили гражданина платить восемь тысячных (octuplicato censu, Liv. IV. 24).

 

Человек, самовольно уклонившийся от переписи и таким образом ставший incensus, подлежал строжайшему наказанию. Сообщается, что Сервий Туллий грозил incensus оковами и смертью (Liv. I. 44); а в республиканское время уклонившийся мог быть продан государством в рабство (Cic. pro Caecin. 34). В конце республики человека, отсутствующего во время ценза, мог представлять другой, и таким образом цензоры его регистрировали (Varr. L.L. VI. 86). Неясно, должны ли были назначать представителя солдаты, находящиеся на службе. В древнейшие времена неожиданное начало войны служило основанием для отмены ценза (Liv. VI. 31), ибо значительное количество граждан вынуждено было отсутствовать. Одна фраза Ливия (XXIX. 37) подразумевает, что в более поздние времена цензоры направляли в провинции специальных уполномоченных, наделенных в них полными правами проведения ценза римских солдат, но, по-видимому, это был лишь единичный случай. Напротив, судя тому, что Цицерон приводит отсутствие Архия в Риме и его пребывание в армии Лукулла как законную причину его неучастия в цензе (pro Arch. 5), – служба в армии была достаточным оправданием для отсутствия.

 

Получив информацию об именах всех граждан и их имуществе, цензоры должны были составить списки триб, а также классов и центурий; ибо, согласно законодательству Сервия Туллия, положение каждого гражданина в государстве определялось размером его собственности [COMITIA CENTURIATA]. Эти списки являлись наиболее важной частью цензорских таблиц (Tabulae Censoriae), включавших все документы, так или иначе связанные с исполнением цензорских обязанностей (Cic. de Leg. III. 3; Liv. XXIV. 18; Plut. Cat. Maj. 16; Cic. de Leg. Agr. I. 2). Эти списки, поскольку они были связаны с государственными финансами, хранились в эрарии, расположенном в храме Сатурна (Liv. XXIX. 37); но постоянным хранилищем всех цензорских архивов в древнейшие времена был Атрий Свободы (Atrium Libertatis), рядом с общественным домом (Villa publica) (Liv. XLIII. 16, XLV. 15), а позднее – храм Нимф (Cic. pro Mil. 27).

 

Помимо распределения граждан по трибам, центуриям и классам, цензоры также должны были составить списки сенаторов для последующего люстра либо до назначения новых цензоров, – вычеркивая имена тех, кого считали неподходящими, и зачисляя в сенат тех, кто был этого достоин. Эта важная часть их обязанностей рассматривается в статье SENATUS. Таким же образом они проводили смотр equites equo publico (всадников с общественными конями) и добавляли или исключали тех, кого считали нужным [EQUITES].

 

После составления списков подсчитывалось число граждан и оглашался общий итог; соответственно, мы видим, что в сообщениях о цензах как правило приводится численность граждан. В таких случаях о них говорится как о capita, иногда с добавлением слова civium, иногда – без него; следовательно, быть зарегистрированным в цензе означало то же самое, что caput habere [CAPUT].

 

II. REGIMEN MORUM (Надзор над нравами). Он являлся важнейшей частью цензорских обязанностей, и именно по этой причине данная должность вызывала такое почтение и страх в римском государстве. Надзор над нравами естественным образом вырос из права цензоров исключать из списков граждан недостойных лиц, ибо, как было удачно замечено, «прежде всего, они должны были выступать единственными судьями во многих вопросах факта, например: обладает ли гражданин качествами, необходимыми, согласно закону и традиции, для статуса, на который он притязает, или: выносился ли когда-либо в отношении него судебный приговор, влекущий лишение гражданских прав; но отсюда, согласно римским представлениям, было легко перейти к решению вопросов права: например, достоин ли гражданин сохранения своего статуса; не совершил ли он каких-либо действий, столь же справедливо требующих понижения его статуса, как и действия, влекущие за собой законный приговор». Таким образом, цензоры постепенно приобрели всеобъемлющий надзор над всей общественной и частной жизнью каждого гражданина. Они представляли собой охранителей общественной нравственности; они должны были не просто предотвращать преступления или отдельные аморальные поступки, но их главной целью было поддержание староримского характера и привычек, mos majorum. Точным названием этой составляющей власти цензоров был regimen morum (Cic. de Leg. III. 3; Liv. IV. 8, XXIV. 18, XL. 46, XLI. 27, XLII. 3; Suet. Aug. 27), во времена империи называвшийся cura или praefectura morum. Наказание, налагаемое цензорами при отправлении данных обязанностей, называлось Nota или Notatio, или Animadversio Censoria (цензорское замечание). Вынося его, цензоры руководствовались только своей совестью и представлениями о долге; они обязаны были присягать в том, что не будут действовать под влиянием пристрастия или приязни; и, кроме того, в каждом случае должны были в своих списках указывать причину наложенного наказания напротив имени гражданина. – Subscriptio censoria (цензорская запись) (Liv. XXXIX. 42; Cic. pro Cluent. 42–48; Gell. IV. 20).

 

Эта часть цензорских обязанностей предоставляла им определенный род власти, во многих отношениях напоминавший работу общественного мнения в наши дни, – ибо существует множество поступков, которые, хотя и признаны всеми предосудительными и аморальными, тем не менее, остаются вне пределов досягаемости установленных законов государства. Даже в случаях настоящих преступлений установленные законы часто наказывают только конкретное нарушение, тогда как в общественном мнении нарушитель, даже подвергшись наказанию, все равно лишен права на определенные почести и отличия, дающиеся только лицам с незапятнанной репутацией. Поэтому римские цензоры могли заклеймить человека своим цензорским замечанием в случае, если он обвинялся в преступлении в ординарном суде и уже подвергся наказанию за него. Последствием такого замечания была только ignominia (утрата доброго имени), но не infamia (бесчестье) (Cic. de Rep. IV. 6) [INFAMIA], и цензорский вердикт не являлся judicium или res judicata (судебным приговором) (Cic. pro Cluent. 42), ибо его последствия не были длительными и могли быть отменены следующими цензорами или законом. Кроме того, цензорское замечание не было действительно, если оба цензора не были согласны. Ignominia, таким образом, было только временным capitis diminutio (утратой части гражданских прав), которое, по-видимому, даже не лишало магистрата его должности (Liv. XXIV. 18), и определенно не препятствовало подвергшимся ему лицам добиваться должностей, быть назначенными претором судьями или служить в римских войсках. Так, Мам. Эмилий, с. 264 несмотря на цензорское замечание, был назначен диктатором (Liv. IV. 31).

 

Человек мог получить цензорское замечание в множестве случаев, точно определить которые было бы невозможно, ибо в очень многих эпизодах это зависело от усмотрения цензоров и их мнения о данном случае; иногда одна пара цензоров даже могла пропустить нарушение, а их преемники – сурово покарать его (Cic. de Senect. 12). Сообщается, однако, о трех основных типах нарушений, караемых цензорами.

 

1. Совершенные в частной жизни людей, например: (a) Холостяцкая жизнь в том возрасте, когда человек должен быть женат, чтобы обеспечить государство гражданами (Val. Max. II. 9 § 1). Цензоры часто обязывали граждан жениться, и отказ выполнить это наказывался штрафом [AES UXORIUM]. (b) Расторжение брака или помолвки недолжным образом или по неуважительным причинам (Val. Max. II. 9 § 2). (c) Неподобающее поведение по отношению к жене и детям, так же, как жестокость или излишняя мягкость по отношению к детям и неповиновение последних своим родителям (Plut. Cat. Maj. 17; cf. Cic. de Rep. IV. 6; Dionys. XX. 3). (d) Беспорядочный и роскошный образ жизни или неумеренная расточительность. Известно великое множество таких примеров (Liv. Epit. 14, XXXIX. 4; Plut. Cat. Maj. 18; Gellius, IV. 8; Val. Max. II. 9 § 4). В позднейшие времена принимались leges sumptuariae (законы против роскоши), чтобы сдержать растущую любовь к роскоши. (e) Небрежность и недобросовестность при обработке земли (Gell. IV. 12; Plin. H.N. XVIII. 3). (f) Жестокость к рабам и клиентам (Dionys. XX. 3). (g) Неподобающее ремесло или занятие (Dionys., l.c.), как, например, игра в театре (Liv. VII. 2). (h) Охота за наследствами и обманное отстранение сирот от наследования, и т.п.

 

2. Нарушения, совершенные в общественной жизни, либо в качестве должностного лица, либо против магистратов. (a) Если образ действий магистрата не соответствовал его достоинству как должностного лица; если магистрат брал взятки или фальсифицировал ауспиции (Cic. de Senect. 12; Liv. XXXIX. 42; Val. Max. II. 9. § 3; Plut. Cat. Maj. 17; Cic. de Divin. I. 16). (b) Неподобающее поведение по отношению к магистрату, или попытка ограничить его власть, или аннулировать закон, который цензоры считали необходимым (Liv. IV. 24; Cic. de Orat. II. 64; Val. Max. II. 9. § 5; Gellius, IV. 20). (c) Клятвопреступление. (Cic. de Off. I. 13; Liv. XXIV. 18; Gell. VII. 18). (d) Небрежность, неповиновение и трусость солдат в войске (Val. Max. II. 9. § 7; Liv. XXIV. 18, XXVII. 11). (e) Плохое состояние общественного коня [EQUITES].

 

3. Различные поступки и занятия, считавшиеся вредными для общественной нравственности, могли быть запрещены эдиктом (Gellius, XV. 11) и нарушители этих эдиктов карались замечанием и понижением статуса. О множестве поступков, способных повлечь за собой ignominia от цензоров, см. Niebuhr, Hist. of Rome, vol. II p. 399, сл.

 

Наказания, налагаемые цензором, как правило, различались в зависимости от положения, занимаемого человеком, хотя иногда лицо высшего ранга могло подвергнуться всем наказаниям одновременно, при переведении его в самый низший класс граждан. Но обычно наказания подразделялись на четыре рода:

 

1. Motio или ejectio e senatu, или исключение человека из числа сенаторов. Это наказание либо могло состоять только в исключении из списка сенаторов, либо человека могли одновременно исключить из триб и понизить в классе до эрария (Liv. XXIV. 18). Последняя мера, по-видимому, применялась редко; обычно это наказание накладывалось следующим образом: цензоры в новых списках пропускали имена тех сенаторов, которых желали исключить, и, зачитывая эти новые списки публично, не называли имена тех, кто более не являлся сенаторами. Поэтому выражение praeteriti senatores эквивалентно senatu ejecti (Liv. XXXVIII. 28, XXVII. 11, XXXIV. 44; Fest., s.v. Praeteriti). В некоторых случаях, однако, цензоры не ограничивались этой простой процедурой, а обращались к отмеченному сенатору и публично порицали его за его поведение (Liv. XXIV. 18). Однако поскольку ignominia, как правило, не препятствовало экс-сенатору занимать любые магистратуры, открывающие путь в сенат, – в следующий ценз он мог вновь стать сенатором. (Cic. pro Cluent. 42, Plut. Cic. 17).

 

2. Ademptio equi, или лишение всадника общественного коня. Это наказание также могло быть простым или сочетаться с исключением из трибы и понижением в классе до эрария (Liv. XXIV. 18, 43, XXVII. 11, XXIX. 37, XLIII. 16) [EQUITES].

 

3. Motio e tribu, или исключение человека из его трибы. Это наказание и понижение в классе до эрария первоначально были одним и тем же; но когда постепенно возникло различие между сельскими трибами (tribus rusticae) и городскими трибами (tribus urbanae), исключение из трибы переводило человека из сельских триб в менее престижные городские трибы; и если дальнейшее понижение в классе до эрария сочеталось с исключением из трибы, то это всегда явно оговаривалось (Liv. XLV. 15, Plin. H.N. XVIII. 3).

 

4. Четвертое наказание называлось referre in aerarios (Liv. XXIV. 18; Cic. pro Cluent. 43) или facere aliquem aerarium (Liv. XXIV. 43) (зачисление в эрарии) и могло налагаться на любое лицо, заслуживающее это по мнению цензоров [AERARII]. Это понижение, строго говоря, включало в себя все прочие наказания, ибо всадник мог быть зачислен в эрарии, только лишившись предварительно своего коня, а член сельской трибы – только будучи предварительно исключен из нее (Liv. IV. 24, XXIV. 18, сл.).

 

Если человек, получивший цензорское замечание, считал, что с ним обошлись несправедливо, он мог попытаться доказать свою невиновность перед цензорами (causam agere apud censores, Varr. de Re Rust. I. 7), а если ему это не удавалось – попытаться получить защиту у одного из цензоров, чтобы тот наложил запрет в его пользу.

 

III. Управление финансами государства было еще одной частью цензорских полномочий. Прежде всего, каждый гражданин должен был платить трибут (tributum), или налог на имущество, в соответствии с размером своей собственности, зафиксированным в цензе, и, таким образом, регулирование размера этого налога, естественно, оказалось в юрисдикции цензоров (ср. Liv. XXXIX. 44) [TRIBUTUM]. Они также контролировали все прочие государственные доходы, vectigalia, такие, как десятина, выплачиваемая с государственных земель, соляные разработки, рудники, таможенные сборы и т.д. [VECTIGALIA]. Все эти доходные статьи цензоры, как правило, сдавали на с. 265 откуп покупателю, предложившему наивысшую цену, на пятилетний срок люстра. Процедура сдачи на откуп называлась venditio или location и, по-видимому, происходила в марте (Macrob. Sat. I. 12) в общественном месте в Риме (Cic. de Leg. Agr. I. 3, II. 21). Все условия сдачи, а также все права и обязанности откупщиков определялись в leges censoriae, публикуемых цензорами каждый раз перед началом торгов (Cic. ad Qu. Fr. I. 1 § 12, Verr. III. 7, de Nat. Deor. III. 19, Varr. de Re Rust. II. 1). О дальнейших подробностях см. PUBLICANI. Цензоры также имели право (хотя, видимо, только с согласия сената) создавать новые vectigalia (Liv. XXIX. 37, XL. 51) и даже продавать землю, принадлежащую государству. (Liv. XXXII. 7). Таким образом, складывается впечатление, что цензоры были обязаны составить бюджет на срок люстра и позаботиться, чтобы доходы государства соответствовали его расходам в этот период. В этом их обязанности напоминали обязанности современного министра финансов. Однако цензоры не получали государственные доходы. Все государственные деньги выплачивались в эрарий, который целиком находился в распоряжении сената, и все расходы совершались по указанию данного органа, использовавшего квесторов как своих чиновников [AERARIUM; SENATUS].

 

Цензоры были уполномочены расходовать государственные средства в одной важной отрасли (хотя фактические выплаты, несомненно, совершались квесторами). Цензоры контролировали все общественное строительство и работы (opera publica); и, чтобы возместить расходы, связанные с этой частью их обязанностей, сенат выделял им определенную сумму денег или определенные статьи доходов; цензоры были ими ограничены, но в то же время имели право распоряжаться ими по своему усмотрению (Polyb. VI. 13; Liv. XL. 46, XLIV. 16). Они обязаны были следить за тем, чтобы храмы и прочие общественные здания находились в хорошем состоянии (aedes sacras tueri и sarta tecta exigere, Liv. XXIV. 18, XXIX. 37, XLII. 3, XLV. 15), чтобы частные лица не занимали общественные территории (loca tueri, Liv. XLII. 3, XLIII. 16) и чтобы акведуки, дороги, водостоки и пр. содержались должным образом [AQUAEDUCTUS; VIAE; CLOACAE]. Ремонт общественных сооружений и поддержание их в надлежащем состоянии сдавались цензорами на откуп на публичных торгах подрядчику, предложившему наименьшую цену, так же, как vectigalia сдавались тому, кто предложил наибольшую цену. Эти расходы назывались ultrotributa; и поэтому мы часто видим, что vectigalia и ultrotributa противопоставляются друг другу (Liv. XXXIX. 44, XLIII. 16). Лица, заключавшие контракт, назывались conductores, mancipes, redemptores, susceptores и т.д.; а их обязанности определялись в Leges Censoriae. Цензоры также должны были контролировать расходы, связанные с религиозным культом, даже, к примеру, кормление священных гусей на Капитолии, также сдававшееся на откуп (Plut. Quaest. Rom. 98; Plin. H.N. X. 22; Cic. pro Rosc. Am. 20). Поддерживая в порядке общественные сооружения, цензоры также строили новые, как для украшения, так и ради пользы, в Риме и в других частях Италии, – такие, как храмы, базилики, театры, портики, форумы, городские стены, акведуки, гавани, мосты, канализации, дороги и т.д. Цензоры либо выполняли эти работы совместно, либо делили между собой деньги, выделенные им сенатом (Liv. XL. 51, XLIV. 16). Работы сдавались подрядчикам, так же, как те, что упомянуты выше, и по их завершении цензоры должны были убедиться, что работы выполнены в соответствии с договором: это называлось opus probare или in acceptum referre (Cic. Verr. I. 57; Liv. IV. 22, XLV. 15; Lex Puteol. P. 73, Spang.).

 

Эдилы тоже занимались надзором за общественными сооружениями, и четко разграничить обязанности цензоров и эдилов непросто; но в целом можно отметить, что надзор эдилов имел скорее полицейский характер, а надзор цензоров касался финансовых вопросов.

 

После завершения своих разнообразных обязанности и проведения ценза цензоры затем совершали люстр, или торжественное очищение народа. При вступлении в должность, цензоры тянули жребий о том, что из них должен совершить это очищение (lustrum facere или condere, Varr. L.L. VI. 86; Liv. XXIX. 37, XXXV. 9, XXXVIII. 36, XLII. 10); но, конечно, на церемонии обязаны были присутствовать оба цензора [LUSTRUM].

 

Существовали цензоры в римских и латинских колониях и в муниципиях, называвшиеся также quinquennales. О них говорится в статье COLONIA.

 

Иногда ценз проводился в провинциях, даже при республике (Cic. Verr. II. 53, 56); но, по-видимому, до Августа общий ценз в провинциях не проводился. Этот император повелел составить точный отчет обо всех лицах, находящихся под властью Рима, а также о размерах их собственности (Ev. Lucae, II. 1, 2; Joseph. Ant. Jud. XVII. 13 § 5, XVIII. 1 § 1, 2 § 1); и подобный ценз время от времени проводился последующими императорами, сначала каждые десять, потом – каждые пятнадцать лет (Savigny, Römische Steuerverfassung, in Zeitschrift, vol. VI pp. 375–383). Для проведения ценза император отправлял в провинцию специальных чиновников, называвшихся Censitores (Dig. 50 tit. 15 s. 4 § 1; Cassiod. Var. IX. 11; Orelli, Inscr. No. 3652); но их обязанности иногда выполняли императорские легаты (Tac. Ann. I. 31, II. 6). Цензиторам помогали подчиненные чиновники, называвшиеся Censuales, которые составляли списки и т.д. (Capitol. Gordian. 12; Symmach. Ep. X. 43; Cod. Theod. 8 tit. 2). В Риме в период империи ценз по-прежнему проводился, но прежних связанных с ним церемоний уже не существовало, и после Веспасиана церемония очищения не совершалась. Два великих юриста, Павел и Ульпиан написали каждый по работе о цензе в императорский период, и некоторые извлечения из этих работ приводятся в главе Дигест (50, tit. 15), к которой мы и отсылаем читателей за дальнейшими подробностями, связанными с императорским цензом.

 

Слово «ценз», кроме значения «оценка» имущества человека, имело также и другие значения, которые следует кратко упомянуть: 1. Размер собственности человека, и поэтому мы читаем о сенаторском цензе (census senatorius), т.е., имуществе сенатора, о всадническом цензе (census equestris), т.е. об имуществе всадника. 2. Список цензоров. 3. Налог, зависевший от оценки ценза. В лексиконах можно найти примеры этих значений.

 

(Значительная часть данной статьи взята из прекрасного описания с. 266 цензуры в работе Беккера «Handbuch der Römischen Alterthümer», vol. II part II p. 191, и сл. Ср. Niebuhr, History of Rome, vol. II p. 397; Arnold, History of Rome, vol. I p. 346, сл.; Göttling, Römische Staatsverfassung, p. 328, сл.; Gerlach, Die Römische Censur in ihrem Verhältnisse zur Verfassung, Basel, 1842; Dureau de la Malle, Economie Politique des Romains, vol. I p. 159, сл.).

 

 

См. также:

ЦЕНЗОР и ЦЕНЗ (Любкер. Реальный словарь классических древностей)

 

 

William Smith. A Dictionary of Greek and Roman Antiquities, 2nd ed., London, 1859, pp. 260–266.

© 2006 г. Перевод с англ. О.В. Любимовой.

http://ancientrome.r...htm?a=177263919

Ответить

Фотография Ученый Ученый 08.09 2018

Катон старший настолько прославился занимая магистратуру цензора, что вошел в историю как Катон Цензор.

 

Но боль­ше все­го вра­гов ему доста­ви­ла борь­ба с рос­ко­шью; покон­чить с нею откры­то не пред­став­ля­лось воз­мож­ным, посколь­ку слиш­ком мно­гие были уже зара­же­ны и раз­вра­ще­ны ею, и пото­му он решил дей­ст­во­вать околь­ны­ми путя­ми и насто­ял на том, чтобы одеж­да, повоз­ки, жен­ские укра­ше­ния и домаш­няя утварь, сто­ив­шие более полу­то­ра тысяч дена­ри­ев, оце­ни­ва­лись в десять раз выше сво­ей насто­я­щей сто­и­мо­сти, имея в виду, что с бо́льших сумм будут взыс­ки­вать­ся и бо́льшие пода­ти. Кро­ме того, он уве­ли­чил сбор до трех ассов с каж­дой тыся­чи32, чтобы рим­ляне, тяготясь упла­той нало­га и видя, как люди скром­ные и непри­хот­ли­вые пла­тят с тако­го же иму­ще­ства мень­шие нало­ги, сами рас­ста­лись с рос­ко­шью. И он был нена­ви­стен как тем, кому из-за рос­ко­ши при­хо­ди­лось тер­петь тяже­лые пода­ти, так рав­но и тем, кто из-за тяже­лых пода­тей отка­зал­ся от рос­ко­ши. Ведь невоз­мож­ность похва­стать­ся богат­ст­вом люди пола­га­ют рав­но­силь­ной его поте­ре, а хва­ста­ют­ся все­гда веща­ми излиш­ни­ми, а не необ­хо­ди­мы­ми. Имен­но это­му, гово­рят, и дивил­ся более все­го фило­соф Ари­стон: он никак не мог понять, поче­му счаст­ли­вы­ми счи­та­ют­ся ско­рее вла­де­ю­щие излиш­ним, неже­ли не тер­пя­щие недо­стат­ка в необ­хо­ди­мом и полез­ном. Зато фес­са­ли­ец Ско­пад, когда один из дру­зей попро­сил у него какую-то не очень нуж­ную ему вещь, гово­ря, что не про­сит ниче­го осо­бен­но полез­но­го или нуж­но­го, отве­тил: «Да ведь как раз эти бес­по­лез­ные, лиш­ние вещи и дела­ют меня бога­чом». Итак, жаж­да богат­ства не свя­за­на ни с какою при­род­ною стра­стью, но при­хо­дит к чело­ве­ку извне, воз­ни­кая из чуж­дых ему общих мне­ний.

19. Нима­ло не обес­по­ко­ен­ный упре­ка­ми и пори­ца­ни­я­ми, Катон дей­ст­во­вал все рети­вее: он при­ка­зал пере­крыть жело­ба, по кото­рым вода из обще­ст­вен­но­го водо­про­во­да тек­ла в част­ные дома и сады, раз­ру­шить и сне­сти зда­ния, высту­пив­шие за пре­де­лы част­ных вла­де­ний на обще­ст­вен­ную зем­лю, сокра­тил пла­ту за под­ряды и до пре­де­ла под­нял цену отку­пов государ­ст­вен­ных нало­гов; след­ст­ви­ем все­го это­го была лютая нена­висть к нему. В резуль­та­те Тит со сво­и­ми сто­рон­ни­ка­ми33, высту­пив про­тив него в сена­те, добил­ся рас­тор­же­ния заклю­чен­ных им аренд­ных сде­лок на постро­е­ние хра­мов и про­из­вод­ство обще­ст­вен­ных работ, как сде­лок убы­точ­ных, и под­стрек­нул самых дерз­ких из народ­ных три­бу­нов при­влечь Като­на к суду наро­да и взыс­кать с него два талан­та штра­фа. С нема­лым сопро­тив­ле­ни­ем столк­нул­ся он и при построй­ке бази­ли­ки, кото­рую воз­двиг за счет каз­ны на фору­ме поза­ди курии и назвал «Пор­ци­е­вой бази­ли­кой»34.

 

http://ancientrome.r...tm?a=1439001800

Ответить

Фотография Ученый Ученый 08.09 2018

Эдилы

(aediles) — в древности одна из коллегий магистратов города Рима. Имя aediles произведено от aedes и доказывает отношение этой магистратуры к постройкам вообще или к храмам (а может быть, к одному какому-либо храму) в частности. Возникновение эдилитета в римском государственном строе (вне Рима, в Италии эдилитет мог существовать и раньше и иметь общеадминистративное значение; см. ниже) преданием, вероятно — правильно, относится к тому времени, когда плебс в своей борьбе с патрициатом добился законного признания своих представителей и защитников — трибунов. Весьма возможно, что трибуны, как представители городского плебса в его делениях на четыре сервиевы трибы, существовали и раньше; весьма вероятно, что такое же неофициальное существование имели тогда и Э. В момент своего официального признания Э. имеют значение помощников трибунов в ограждении интересов плебса, исполнителей их предписаний в судебно-коэрциционной деятельности и вместе с тем хранителей плебейского архива в плебейском храме Цереры, Либера и Либеры на Авентине — положение, совершенно аналогичное положению квестуры при консулате. Эти функции, однако, не объясняют имени, которое, как и имя трибунов, естественнее всего предполагать существовавшим в организации плебейства до создания трибуната. Возможно, потому, что Э. первоначально были представителями плебса, заботившимися о поддержании и материальном обеспечении плебейских культов и, специально, единственного плебейского храма (aedes) Цереры, Либера и Либеры — этой антикапитолийской триады. Забота о постройках и о культе позднее вошла в компетенцию Э. как общегосударственной магистратуры именно в силу выработавшегося уже в этом отношении навыка. Как помощникам трибунов, имевшим самостоятельную власть и охраненным общей с трибунами заклятостью (sacrosanctitas), эдилам необходимо было быть ознакомленными со всем тем, чего добивался плебс; в силу этого они сделались хранителями плебейского архива. С другой стороны, они должны были постоянно быть среди плебса в его делах и столкновениях на улицах, на рынках и т. д., чтобы всегда быть наготове вступиться за обиженных. Как доверенные плебса, Э. не могли не сделаться арбитрами в целом ряде споров; государству естественно было воспользоваться их опытом и авторитетом в делах, наиболее близких большинству населения, — в делах благоустройства города (площадей, улиц, рынков). В 463 г. до Р. Х. (Liv., III, 6, 9) Э. по поручению патрицийских магистратов исполняют полицейские обязанности, позже (Liv., IV, 30, 11) стоят на страже против чужеземных культов, в 438 г. (Plin., "Nat. hist. ХVIII, 15) заботятся о хлебе. Тенденцию превратиться в общегосударственных магистратов они обнаруживают в особенности тогда, когда ряд побед плебса делает менее важным постоянное личное вмешательство трибунов и Э. для защиты интересов каждого плебея в отдельности. Для трибуната и плебса эдилитет, как чисто плебейское представительство, становится безразличен. Превращение его в общегосударственную магистратуру в разгар борьбы плебса и патрициата (в 367 г.) не обходится, однако, без стремления патрициата выделить для себя хоть часть новообразуемой в применении к плебейскому учреждению магистратуры: рядом с двумя плебейскими Э. (aediles plebis или plebei) появляется два курульных эдила (aediles curules). Численность образовавшейся таким образом коллегии была увеличена только Цезарем в 44 г. путем присоединения двух новых Э. — aеdiles ceriale s. С этого времени число 6 становится постоянным. Отличия Э. курульных от плебейских касались не столько компетенции, сколько состава, выбора и инсигниев. Плебейские Э. выбирались всегда исключительно из лиц плебейского сословия, курульные, согласно Ливию и сохранившимся данным о действительном составе коллегий, — из патрициев и плебеев попеременно до I в. до Р. Х., когда устанавливается обычай давать эдилитет только плебеям. Этому обычаю следует и Цезарь, требуя плебейства от своих aediles ceriales. Соответственно своему плебейскому характеру Э. выбираются изначала в собраниях плебса (concilia plebis, уже в 471 г.), по предложению трибуна, а курульных Э. выбирают comitia tributa. Военной властью Э., как плебейские, так и курульные, не обладают. О первоначальном плебейском представительстве свидетельствует и то, что общемагистратских инсигний и прав плебейские Э. не имеют: ни магистратский стул, ни fasces, ни ликторы, ни одежда, ни jus imaginum им не усвоены. Наоборот, Э. курульные имеют все отличия магистратуры, за исключением ликторов. Сделавшись общегосударственной магистратурой, эдилитет постепенно входит в certus ordo magistratuum, занимая место выше квестуры, но ниже претуры. Более чем вероятно, однако, что обязательным отправление эдилитета не было никогда и только связь с народной массой и возможность влиять на нее путем организации игр и городского довольствия заставляли членов привилегированных сословий искать этой магистратуры. Внешнее различение обеих эдильских коллегий сказывалось и в том, что у каждой была своя касса, своя канцелярия, вероятно — свой архив. Все это, однако, не свидетельствует о строгом разграничении компетенции: границы между Э. плебейскими и курульными в этом отношении провести невозможно; не проводит ее и Цицерон ("De leg., III, 7). Надзор за городом состоял главным образом в наблюдении за хорошим состоянием улиц и площадей и находившихся на них фонтанов, за благоустройством храмов, за нестесненностью уличного движения, за частными предприятиями, назначенными для общественных нужд (банями, трактирами, ресторанами, постоялыми дворами, публичными домами и т. п.). Следят Э. также за чистотой старого культа и устраняют новые, недозволенные. Словом, порядок и благоустройство в городе — их главная задача. Средства для достижения цели у них те же, что и у остальных магистратов, т. е. коэрциция, состоящая в телесном воздействии (главным образом, на несвободных), уничтожении части имущества (pignoris capio) и штрафах. Последние — средство, наиболее часто применяемое, — нередко вели к апелляции народному собранию, причем Э. фигурировали как магистраты, председательствовавшие в народных собраниях (по трибам) с судебными целями. Забота о продовольствии города носила троякий характер: 1) надзор за рынками, т. е. свежестью и доброкачественностью провизии, ее ценностью, правильностью мер и весов и т. п. Все это, поскольку оно приводило к спорам, вело за собой коэрцицию со стороны Э. Некоторые споры частных лиц подлежали и юдикации Э. 2) Надзор за рынками вызывал заботу о правильном подвозе съестных припасов, преимущественно хлеба — в высшей степени ответственная и трудная задача при неудовлетворительности средств подвоза и небезопасности торговых сношений. 3) Наконец, забота о подвозе хлеба повлекла за собой исполнение поручений сената по закупке и раздаче хлеба населению города, т. е. заведование так назыв. фрументациями. При Цезаре cura annonae перешла к aediles ceriales. Устройство годовых игр относится к области развития заботы о культовом благоустройстве. Первоначально Э. выступают здесь как помощники консулов (ludi Romani), организуя игры чисто плебейские (ludi plebei и ceriales). К их же компетенции относятся и игры в честь матери богов (Megalesia) и Флоры (Floralia).

Э. в муниципиях. Весьма возможно, что Э. в городах латинских и италийских появились в связи с общественным культом, независимо от Рима; несомненно, однако, что общее распространение эдилитета в Лации и впоследствии по всей Италии вызвано было доминирующим положением Рима, может быть, специально для Лация даже особым распоряжением первенствующей общины. Такое распоряжение предполагает, однако, превращение эдилитета в магистратуру, т. е. произошло позже 367 г. до Р. Х. Сведения наши об Э. в муниципиях не идут дальше I в. до Р. Х.: это, кроме некоторых упоминаний у авторов (преимущественно, у сатириков — Петрония и Апулея), муниципальные статуты и ряд муниципальных надписей. Из этого материала явствует, что муниципальные Э. — сколок с государственных, за немногими исключениями, когда Э. играют роль единственных магистратов или имеют специальную квалификацию. Совпадение функций Э. в романских странах и эллинских агораномов доказывает, что самое развитие эдилитета как магистратуры состоялось по образцу греческой агораномии. Эдилы в муниципиях составляют либо особую коллегию, либо часть коллегии кватуорвиров; по рангу они ниже муниципальных консулов-дуовиров; выбираются они так же, как и дуовиры, и, как они, входят после исполнения магистратуры в состав муниципальной курии. Квалификация для выбора та же, что и для звания декуриона. Инсигнии муниципальных Э. совпадают с инсигниями Э. курульных. Компетенция Э. та же, что в Риме: забота о городе, об анноне и об играх. Как средства в их руках — коэрциция и юдикация, последняя — в спорах, цена которых не превышает 1000 сест. В области сura urbis им принадлежит надзор за городскими натуральными повинностями и заведование строящимися зданиями, в области cura annonae — надзор за свободным трудом, за уплатой рабочей платы и за исполнением рабочими своих обязательств (CIgr., 2374-e). Подобно муниципальному, возникает эдилитет и в квазимуниципальных организациях (vici, pagi, canabae), и в коллегиях, и в других корпоративных единицах.

Литература. Город Рим: Schubert, "De Romanorum aedilibus" (Кенигсберг, 1828); "De Romanorum aedilibus sub Caesarum imperio" (Шлейц, 1860); Soltau в "Hist. Untersuchungen" (стр. 98 и сл.); Pineau, "Histoire de l' é dilite" (П., 1893); Mommsen, "Staatsrecht" (II, 470 и след.); Ruggiero, "Diz. epigr." (I, 209 и cл.); Kubitschek, в Pauly Wissowa, "Realenc." (I, 448 и cл.). Муниципии: Otto, "De aedilibns coloniarum et mun." (1732); Mommsen, "Die Stadtrechte der Gem. Salpensa und Malaca" ("Abh. der s ä chs. Gesellschaft, III, 364 и cл.); Ohnesseit в "Zeitschrift der Savigny-Stift. f. Rechtsg." (IV, 200 и cл.); Ruggiero, "Diz. ep." (I, 241 и cл.); Kubitschek, I. I. (458 и cл.); Liebenam, "Die St ä dteverwaltung" (263 и сл. и 362 и сл.). Коллегии: Waltzing, "Etude sur les corp. prof." (I, 417 и IV, 324).

 

http://gatchina3000..../118/118020.htm

Ответить

Фотография Стефан Стефан 08.09 2018

ЭДИ́ЛЫ (aedīles, ἀγορανόμοι). Сообщается, что название этих должностных лиц возникло благодаря их попечению о храме (aedes) Цереры. Первоначально эдилов было двое, и назывались они плебейскими эдилами (aediles plebeii); они избирались из плебса, и учреждение этой должности относится к тому же времени, что и возникновение народных трибунов – 494 г. до н.э. По-видимому, сначала их обязанности были лишь вспомогательными; они являлись помощниками трибунов в тех вопросах, которые трибуны им поручали и среди которых перечисляется разбор менее важных дел. В ранний период после учреждения должности эдилов (446 г. до н.э.) мы видим, что их назначили хранителями постановлений сената, которые до тех пор произвольно утаивались или искажались консулами (Liv. III. 55). Также они хранили результаты плебисцитов. Постепенно эдилам поручались и другие функции, и не всегда легко отличить их обязанности от некоторых из обязанностей, исполнявшихся цензорами; также непросто разграничить все обязанности плебейских и курульных эдилов после учреждения курульного эдилитета. Эдилы осуществляли общий надзор за постройками, как священными, так и частными; в рамках этих полномочий они обеспечивали поддержание и ремонт храмов, курий и т.д. и следили за тем, чтобы владельцы ремонтировали либо сносили частные здания, находившиеся в ветхом состоянии (aedes vitiosae, ruinosae). Надзор за водоснабжением и водораспределением в Риме в ранний период являлся вопросом государственного управления. Согласно Фронтину, это была обязанность цензоров, но в отсутствие цензоров это входило в сферу ведения эдилов. Попечение о каждом отдельном источнике или акведуке сдавалось на откуп предпринимателям (redemptores), любые действия которых требовали одобрения цензоров или эдилов (De Aquaeduct. Rom. lib. II). Надзор за улицами и мостовыми, уборкой мусора и отводом воды в городе был возложен на эдилов, также как и попечение о клоаках. Эдилы должны были распределять среди плебса зерно, иногда раздававшееся бесплатно, иногда продававшееся по дешевой цене; но это распределение зерна в Риме не следует смешивать с обязанностью приобретать зерно и обеспечивать его доставку из других частей страны, чем занимались консулы, квесторы и преторы, а иногда экстраординарный магистрат, например, префект продовольствия (praefectus annonae). Эдилы должны были следить за тем, чтобы никто не использовал общественные земли недозволенным образом и не посягал на государственные пастбища; они имели право налагать штраф за любое незаконное действие в этой сфере. Штрафы расходовались на мощение дорог и другие общественные нужды. Эдилы осуществляли общий надзор за куплей-продажей и, следовательно, за рынками, выставленными на продажу товарами (такими, как рабы), за мерами и весами; от этой части их обязанностей произошло то название, под которым эдилы упоминаются греческими авторами (ἀγορανόμοι). Их обязанностью было наблюдать за тем, чтобы в город не привносились никакие новые божества или религиозные ритуалы; следить за соблюдением религиозных церемоний и проведением древних торжеств и праздников. Общий полицейский надзор включал в себя обязанности по поддержанию порядка и благопристойности, а также инспектирование бань, увеселительных заведений, публичных домов и проституток. Эдилы имели различных подчиненных, таких как глашатаи (praecones), писцы (scribae) и посыльные (viatores).

 

Курульных эдилов (Aediles Curules), которых также было двое, первоначально избирали только из патрициев, затем поочередно то из патрициев, то из плебеев, и, наконец, из тех и других без различия (Liv. VII. 1). Должность курульных эдилов была учреждена в 365 г. до н.э., согласно Ливию, вследствие того, что плебейские эдилы не соглашались праздновать Великие игры (ludi maximi) в течение четырех дней вместо прежних трех; в связи с этим было принято постановление сената об избрании двух эдилов из числа патрициев. С этого времени ежегодно избирались четыре эдила: два курульных и два плебейских. (Liv. VI. 42). Почетными знаками отличия курульных эдилов были: курульное кресло (от которого происходило название их должности), тога-претекста, приоритет при выступлениях в сенате и право выставлять восковые изображения предков (jus imaginum) (Cic. Verr. V. 14). Только курульные эдилы имели jus edicendi, то есть право издавать эдикты (Gaius, I. 6); но правила, содержащиеся в их эдиктах, служили руководством для всех эдилов. Эдикты курульных эдилов были основаны на их полномочиях по управлению рынками с. 19 и куплей-продажей в целом. Соответственно, их эдикты касались преимущественно или даже исключительно правил купли-продажи и контрактов по торговым сделкам. Они являлись основанием эдильских исков (actiones aediliciae), включавших иски по отмене сделки купли-продажи (actio redhibitoria) и по снижению покупной цены (quanti minoris) (Dig. 21 tit. 1 De Aedilicio Edicto; Gell. IV. 2). Значительная часть положений эдильских эдиктов относилась к купле-продаже рабов. Личности как плебейских, так и курульных эдилов были священны и неприкосновенны (sacrosancti) (Liv. III. 55).

 

По-видимому, после назначения курульных эдилов обязанности, ранее исполнявшиеся плебейскими эдилами, стали осуществляться (за немногими исключениями) всеми эдилами без различия. В течение пяти дней после избрания или вступления в должность они обязаны были распределить между собой по жребию или соглашению районы города, которые каждый из них должен был взять под надзор; и каждый эдил в своем округе самостоятельно следил за мощением и уборкой улиц и прочими делами, как можно предположить, столь же местного характера (Tabul. Heracl. ed. Mazoch.).

 

Еще одно различие между двумя категориями эдилов заключалось в руководстве государственными праздниками и торжествами. Многие из них, например, праздник Флоры (Cic. Verr. V. 14; Ovid. Fast. V. 278, сл.) и Цереры, проводились любыми эдилами без различия; однако Плебейские игры (plebeii ludi) находились в ведении плебейских эдилов (Liv. XXXI. 56), получавших для этой цели определенное денежное содержание; и штрафы, взимаемые со скотовладельцев и иных лиц, по-видимому, среди прочих общественных нужд, расходовались и на это. (Liv. X. 23; XXXVII. 6; Ovid. Fast. V. 278, сл.). Проведение Великих или Римских игр (Ludi magni или Romani), театральных представлений (Ludi scenici) и Мегалезийских игр (Ludi Megalesii или Megalenses) осуществлялось только курульными эдилами (Liv. XXXI. 50; и дидаскалии к пьесам Теренция), и именно в этих случаях они часто несли огромные расходы ради того, чтобы угодить народу и приобрести голоса на последующих выборах. Эти непомерные траты эдилов возникли после окончания второй Пунической войны и возрастали по мере роста возможностей для личного обогащения после того, как римское оружие было принесено в Грецию, Африку и Испанию. Даже императоры вряд ли превзошли своей щедростью отдельных курульных эдилов времен республики, таких как Г. Юлий Цезарь (Plut. Caesar, 5), впоследствии диктатор, П. Корнелий Лентул Спинтер и прежде всего М. Эмилий Скавр, чьи расходы не ограничивались только зрелищами, но включали общественно полезные нужды, например, ремонт стен, верфей, портов и акведуков (Cic. de Off. II. 17; Plin. H.N. XXXIII. 3, XXXVI. 15). Дион Кассий (XLIII. 48) упоминает случай проведения Мегалезийских игр плебейскими эдилами, но это происходило в соответствии с постановлением сената и, таким образом, отдельное исключение подтверждает общее правило.

 

В 45 г. до н.э. Юлий Цезарь распорядился избирать двух курульных и четырех плебейских эдилов; с этого времени и, по крайней мере, до тех пор, пока должность эдила имела какое-то значение, ежегодно избиралось шесть эдилов. Два новых плебейских эдила назывались Cereales, их обязанностью было следить за снабжением зерном. Хотя после учреждения Августом должности префекта продовольствия их должность вряд ли имела сколько-нибудь важное значение, она несомненно существовала в течение нескольких столетий, по меньшей мере до времен Гордиана.

 

Эдилы принадлежали к классу низших магистратов. Дионисий утверждает, что эдилы первоначально избирались в куриатских комициях (IX. 43); но это неправдоподобно. Плебейские эдилы избирались сначала в центуриатных, затем в трибутных комициях (Dionys. VI. 90, IX. 43, 49; Liv. II. 56, 57); там же одновременно избирались и курульные эдилы (Plut. Marius, 5); но, по-видимому, голосование за курульных и плебейских эдилов происходило раздельно и курульные эдилы выбирались первыми. Как представляется, до принятия lex annalis римский гражданин мог быть кандидатом на любую должность по достижении 27 лет. Этот lex annalis, принятый по предложению трибуна Л. Виллия Таппула в 180 г. до н.э., установил возраст, позволяющий занимать каждую должность (Liv. XL. 44). В тексте Ливия не упоминается, какие именно возраста были установлены данным законом, но из различных сообщений римских авторов можно заключить, что для эдилитета был определен возраст в 36 лет. Во всяком случае, в этом возрасте человек мог быть кандидатом на должность курульного эдила, и маловероятно, чтобы для плебейского эдилитета существовало иное правило. Во времена Цицерона эдилов выбирали в июле; обычным местом выборов было Марсово поле (Campus Martius), а руководил ими консул.

 

Эдилы существовали и во времена императоров, однако их полномочия постепенно сокращались, а их обязанности выполняли новые должностные лица, учрежденные императорами. После битвы при Акции Август назначил префекта города (praefectus urbi), осуществлявшего общий полицейский надзор, что ранее было одной из функций эдилов. Август также отобрал у эдилов, или осуществлял сам, обязанности по контролю за религиозными ритуалами и устранению из города всех иноземных культов; он также взял на себя попечение над храмами и, можно сказать, уничтожил эдилитет, лишив его древней первоначальной функции. Это может послужить объяснением того факта, упомянутого Дионом Кассием (LV. 24), что никто не желал занимать столь презренную должность и вследствие этого Август вынужден был заставлять людей исполнять ее; поэтому эдилы избирались по жребию из тех, кто ранее служил квестором и трибуном; и это происходило неоднократно. Последний засвидетельствованный пример блестящего эдилитета – это деятельность Агриппы, который добровольно принял на себя эту должность и отремонтировал все общественные здания и дороги за свой счет, не взяв ничего из казны (Dion Cass. XLIX. 43; Plin. H.N. XXXVI. 15). Однако еще до этого времени эдилитет утратил свой истинный характер. Агриппа уже занимал должность консула до того, как принял должность эдила, и его щедрые расходы на этой номинальной должности стали завершением великолепия эдилитета. Август специально поручил курульным эдилам обязанность по тушению пожаров и предоставил в их распоряжение команду из 600 рабов; но впоследствии эту задачу выполняли префекты ночной стражи (praefecti vigilum). Точно так же он назначил попечителей дорог (curatores viarum) для надзора за дорогами вблизи города и кваттуорвиров – для наблюдения за с. 20 дорогами в Риме. Попечители общественных построек (curatores operum publicorum) и попечители русла Тибра (curatores alvei Tiberis), также назначенные Августом, лишили эдилов немногих оставшихся обязанностей, которые можно было бы назвать почетными. Также эдилы потеряли надзор за колодцами, источниками и акведуками (Frontinus II. De Aquaeductibus). При первых императорах они продолжали осуществлять своего рода полицейский надзор с целью подавления открытой безнравственности и беспорядка; так, в их ведении по-прежнему находились бани, таверны и публичные дома, в их обязанности входила регистрация проституток. (Tacit. Ann. II. 85). Мы видим, что при Августе эдилы занимались розыском клеветнических сочинений с тем, чтобы сжечь их; то же самое происходило и при Тиберии (Tacit. Ann. IV. 35).

 

В колониях и муниципиях более позднего периода также имелись свои эдилы, количество и функции которых в разных местах были различными. Однако по своим полномочиям и обязанностям они, по-видимому, напоминали римских эдилов. Избирались они ежегодно. (De Aedil. Col., &c. Otto. Lips. 1732).

 

История, полномочия и обязанности эдилов весьма подробно описаны у Шуберта: Schubert, De Romanorum Aedilibus, lib. IV Regimontii, 1828. См. также Wunder, De Romanorum Comitiis Aedilium Curialium, в его издании речи Цицерона Pro. Cn. Plancio, Leipzig, 1830.

 

Джордж Лонг

 

См. также:

ЭДИЛЫ (Любкер. Реальный словарь классических древностей)

 

 

William Smith. A Dictionary of Greek and Roman Antiquities, 2-е изд., London, 1859, с. 18–20.

© 2006 г. Перевод с англ. О.В. Любимовой

http://ancientrome.r...htm?a=177262268

Ответить

Фотография Ученый Ученый 09.09 2018

Поскольку в обязанности эдилов входило обеспечение плебеев "хлебом и зрелищами", должность эта была весьма затратной, даже могла быть разорительной. С другой стороны щедрость при организации игр и гладиаторских боев была наивернейшем средством для популяризации политического деятеля. Не упустил этой возможности и Юлий Цезарь, выступавший в политическом амплуа демократа и популиста -

 

 

В 66 году до н. э. Цезаря избирают курульным эдилом на следующий год, в чьи обязанности входила организация городского строительства, транспорта, торговли, повседневной жизни Рима и торжественных мероприятий (как правило, за собственный счёт). В апреле 65 года до н. э. новый эдил организовал и провёл Мегалезийские игры, а в сентябре - Римские игры, которые своей роскошью удивили даже искушённых в развлечениях римлян. Затраты на оба мероприятия Цезарь разделил поровну со своим коллегой Марком Кальпурнием Бибулом, но всю славу получил только Гай. Первоначально Цезарь планировал показать на Римских играх рекордное число гладиаторов (по другой версии, гладиаторские бои были устроены им в память о своём отце), но сенат, опасаясь бунта множества вооружённых рабов, издал специальный указ, запрещавший одному человеку приводить в Рим больше определённого числа гладиаторов. Юлий подчинился ограничениям на количество гладиаторов, но выдал каждому из них серебряные доспехи, благодаря чему его гладиаторские бои всё равно запомнились римлянам.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 09.09 2018

5. Плебейские трибуны (Tribuni plebis). Вряд ли можно усомниться в том, что название этих народных должностных лиц происходило от названия военных трибунов. Наряду с привилегированными гражданами, патрициями (patricii), существовало и сообщество, признанное частью гражданского коллектива, но первоначально лишённое всех политических прав – плебс (plebs). Согласно конституции, приписываемой Сервию Туллию, это сообщество получило право служить в армии и занимать командные должности (трибунат) и одновременно голосовать в центуриатном собрании. Их следующим шагом стала самоорганизация в собственное собрание плебса (concilium plebis), которым руководили их собственные магистраты, плебейские трибуны и плебейские эдилы (tribuni и aediles plebis). Согласно общепринятой точке зрения, это произошло в результате сецессии плебса на Священную гору (mons sacer) в области Крустумерии в 494 г. до н.э. Вне зависимости от исторической достоверности подробностей, нет оснований сомневаться в том, что примерно в это время плебс обрёл право коллективного действия под руководством избранных им лидеров. Первоначально выборы происходили в куриатных комициях (Dion. Hal. AR. VI. 89, IX. 41; ср. Cic. Corn. ap. Ascon. p. 76): обычно исследователи расценивают это так, что на выборах голосовали исключительно патриции; и была предпринята попытка обосновать эту точку зрения с помощью предположения, что плебеи, решив между собой, кто будет их кандидатами, представляли их и только их патрициям для формального избрания, чтобы гарантировать их одобрение (ср. Bouché-Leclercq A. Manuel des Institutions romaines. Paris, 1887. P. 69, note). Но гораздо проще предположить, что для выборов по куриям собирались только плебеи (так считают Моммзен и Виллемс). Далее традиция гласит, что в 494 г. до н.э. священный закон (lex sacrata) объявил трибунов неприкосновенными (Liv. II. 33). Этот вопрос тоже вызвал споры. Ланге, представляющий школу Нибура, считает, что это было формальное соглашение, ратифицированное фециалами, между патрициями и плебеями (ср. Dion. Hal. AR. VI. 84, 89; VII. 40). Моммзен, с другой стороны, доказывает, что священный закон – это всего лишь торжественная клятва, принесённая плебсом, в том, что они будут рассматривать любой вред, причинённый их трибунам, как неискупимое преступление и мстить за него. Эта точка зрения подтверждается тем, что плебисцит Ицилия, принятый в 492 г. до н.э. (Dion. Hal. AR. VII. 22) и гарантировавший трибунам свободу слова и право помощи (jus auxilii), был бы избыточным, если бы предшествующий священный закон являлся соглашением между сословиями. Это мнение согласуется также с определением понятия sacrosanctus, которое даёт Фест, s.v. Споры вызывает и вопрос об изначальном числе трибунов. Согласно традиции, сперва их было только двое, затем стало пятеро, а затем – десять. Но если древнейшие источники говорят о том, что число трибунов увеличилось до пяти в 471 г. до н.э., то согласно другим источникам, двое изначально избранных трибунов сразу кооптировали ещё троих. Увеличение числа трибунов с пяти до десяти (по два от каждого класса) Ливий и Дионисий относят к 457 г. до н.э. (Liv. III. 30; Dion. Hal. AR. X. 30), хотя первый допускает небрежность, говоря о десяти трибунах в 480 г. до н.э. (II. 44. 6), а Дион Кассий (ср. Zonar. VII. 15) рассказывает об этом иначе. Все эти утверждения вызывают много сомнений, особенно сведения о классах, из которых избирались трибуны: такая процедура была бы совершенно беспримерной и, как кажется, ничем не обоснованной. Возможно, это просто безосновательный вывод из количества трибунов. Представляется более вероятным, что изначально было два плебейских трибуна и два плебейских эдила, что соответствовало двум консулам и двум квесторам общины. Не вызывает сомнений, что после времён децемвирата трибунов всегда было десять (Liv. III. 54. 11 и т.д.).

 

Плебейские трибуны, естественно, всегда были плебеями; единственный случай, когда эту должность занимал патриций, имел место в 448 г. до н.э., когда двое трибунов были кооптированы (Liv. III. 65); и это представляется сомнительным (ср. Mommsen Th. Römische Staatsrecht. Bd. 2. S. 265, Anm. 4). Их выборы в собрании курий (вероятно) и в собрании триб (несомненно) происходили под председательством действующих трибунов. Первоначально, если число избранных трибунов было меньше с. 873 числа вакансий, один или несколько избранных трибунов имели право кооптации; но в 448 г. до н.э. Требониев закон отменил эту процедуру и установил, что выборы должны продолжаться, пока не будут избраны все трибуны (Liv. III. 65). Междуцарствие (interregnum), начинавшееся в случае неизбрания консулов, для трибунов не допускалось: плебс никогда не должен был оставаться без своих трибунов (Liv. III. 55; ср. 64. 9). трибуны находились в должности в течение года, и, как и в случае с консульством, все трибуны являлись коллегами в том смысле, что каждый из них в отдельности мог в полной мере осуществлять полномочия своей должности, но любой из остальных трибунов мог вмешаться и воспрепятствовать ему.

 

Функции трибунов изменялись вслед за правовым положением плебса, представителями которого они являлись. Изначально плебс являлся лишь произвольным объединением неполноправных граждан и не имел политических прав. В этот период, о котором у нас нет достоверных сведений, трибуны были «магистратами не народа, а плебса» (non populi sed plebis magistratus): любые полномочия, которые за ними признавались, рассматривались лишь как дополнительные по отношению к органам народной власти. Позднее плебс был признан организованным сообществом внутри общины, и на действия магистратов общины в отношении представителей плебса были наложены определённые ограничения: то есть, трибуны приобрели право вето и всё, что явилось его следствием. Наконец, плебс был до такой степени идентифицирован с общиной, что в правовом отношении его действия рассматривались как действия общины. Это произошло с принятием Гортензиева закона в 287 г. до н.э. Теперь трибуны стали магистратами общины, обладающими как позитивными, так и негативными правами и, прежде всего, правом напрямую взаимодействовать с сенатом.

 

Поскольку изначально трибуны не являлись магистратами общины, у них не было магистратских инсигний – ликторов, фасций, пурпурной каймы на тогах, курульного кресла. Однако они имели право восседать на скамье (subsellium), которая стала своего рода символом их должности. Кроме того, не будучи магистратами, они не имели права консультироваться с богами (auspicia impetrativa) от имени римского народа, хотя, возможно, существовали своего рода квази-плебейские ауспиции, так что место, где собирался плебс, называлось templum (Liv. II. 56. 10; III. 17. 1; Cic. Sest. 29. 62; 35. 75). Но все плебейские магистраты избирались без совершения ауспиций (inauspicato, Liv. VI. 41. 5), по крайней мере с того времени, как их стали избирать трибы, а плебисцит являлся законом, принятым без совершения ауспиций (lex inauspicata). С другой стороны, трибуны не имели права пренебрегать знамениями, посланными богами (auspicia oblativa), и буря могла сорвать собрание плебса (concilium plebis) точно так же, как и комиции; поэтому же в плебейских собраниях имела силу и обнунциация (obnuntiatio). Но вполне возможно, что последняя доктрина была выдвинута лишь ради политического удобства нобилей и никогда не была по-настоящему принята плебсом (ср. Mommsen Th. Römische Staatsrecht. Bd. 2. S. 275).

 

Далее, в обязанности трибуна никогда не входило то, что обозначалось словом «империй»: трибун никогда не осуществлял военное командование или гражданскую юрисдикцию, и его полномочия ограничивались первым мильным камнем от города. Если сопоставить эпоху до Гортензиева закона и после него, то мы обнаружим, что в первый период трибунская власть включала в себя, в сущности, три функции.

 

1. Трибуны имели право созывать собрания плебса и проводить голосование по предлагаемым ему решениям. Моммзен полагает, что основание их власти было заложено плебисцитом, который провёл Ицилий в 472 г. до н.э.; он представлял собой общую клятву плебеев в том, что они не потерпят никакого вмешательства во власть трибунов, прежде всего со стороны магистратов. Частные лица, прерывавшие речь трибуна, тоже подлежали наказанию (Val. Max. IX. 5. 2; Plin. Ep. I. 23. 2).

 

2. Право интерцессии (intercessio) или, как его называют, «вето» (для последнего термина почти нет античных свидетельств), представляло собой право, которым, в определённых пределах, был наделён каждый магистрат по отношению к коллеге или низшему магистрату. Но практическое значение это право обрело лишь в руках трибунов – их право интерцессии превосходило все аналогичные полномочия других магистратов. Весьма сомнительно, что оно появилось сразу во всей своей полноте, но общее мнение, состоящее в том, что первоначально оно ограничивалось правом помощи (jus auxilii), не основано на надёжных источниках. Представляется более вероятным, что оно было обретено в долгой борьбе, подробно проследить которую наши источники не позволяют. Но это право обрело особое значение для трибунов, отчасти потому, что они были практически лишены более активных функций, а отчасти потому, что обстоятельства гораздо чаще требовали трибунского вето, чем вето любых других магистратов. Несомненно, оно главным образом использовалось для помощи (auxilium), то есть для защиты любого гражданина (как патриция, так и плебея: Liv. III. 13. 9; 56. 5; VIII. 33. 7; IX. 26. 16) от приговора магистрата. Чтобы обеспечить постоянную доступность такой защиты для граждан, трибунам было запрещено ночевать вне города во время исполнения должности (исключения составляли только Латинские празднества), и они обязаны были днём и ночью держать двери дома открытыми. Но известна пара случаев, когда сенат освобождал трибунов от действия этого закона и отправлял с особыми важными поручениями к полководцам на войну (Liv. IX. 36. 14; XXIX. 20). Свои официальные обязанности они всегда отправляли публично, а позднее обычным местом их исполнения служила Порциева базилика.

 

Но право вето распространялось на предложения, представленные не только плебсу, но и народу в Комиции. В первом случае это было просто применение права остановить действие коллеги; второе выглядит более удивительно, но, вероятно, происходит от необходимости воспрепятствовать решениям, нарушающим права плебеев. Мы видим использование права вето на консульских выборах уже в 483 г. до н.э. (Dion. Hal. AR. VIII. 90), а в народном суде под председательством квесторов – в 459 г. до н.э. (Liv. III. 24. 7). Право трибунов наложить вето на решение сената или, точнее, на действия магистрата, необходимые для его принятия, впервые упоминается в 445 г. до н.э. (Liv. IV. 6. 6), но не как какое-то новшество. В то время трибуны не имели права входить в сенат, а сидели на своих скамьях (subsellia) перед дверями и вмешивались в дебаты лишь во время или после голосования. Вряд ли вето могло использоваться в те времена, когда решение сената формально считалось просто советом магистрату относительно его действий. Поэтому, вероятно, с. 874 право вето не использовалось до тех пор, пока суждение сената (senatus auctoritas) не стало непременным условием для того, чтобы решение плебса обрело обязательную силу для всей общины. Если трибун заранее накладывал запрет на действие какого-либо магистрата, а тот всё же его совершал, то это действие не лишалось законной силы, но магистрат подлежал наказанию; но если вето накладывалось постфактум, то действие магистрата теряло законную силу. Один трибун мог наложить вето, а все остальные не могли его снять; но любой из трибунов своим запретом мог помешать коллеге исполнить угрозу наказания за пренебрежение запретом.

 

Угроза наказания, естественно, могла быть обращена только против частных лиц, исполняющих какие-то государственные обязанности (Cic. Cluent. 27. 74; ср. Sall. Jug. 34). Однако упоминается немало случаев, когда трибуны вызывали отдельных лиц на сходку (contio) и требовали ответить на вопросы (Cic. Phil. VI; Att. I. 14. 1; XIV. 20. 5; Vat. 10. 24: ср. Gell. XIII. 12. 6).

 

3. Право интерцессии не имело бы смысла, если бы его не поддерживало право принуждения (coercitio), то есть право обеспечивать повиновение, а это последнее неизбежно стало результатом борьбы плебеев за самозащиту. Любое действие, которое расценивалось как угроза плебеям или представлявшим их трибунам, подлежало наказанию: штрафу, конфискации имущества или даже смертной казни. Эта власть трибунов могла быть ограничена лишь вмешательством другого коллеги или апелляцией к народу (provocatio). Изначально апеллировать можно было только к плебсу; но поскольку было явно несправедливо, что патриций должен апеллировать к сообществу, членом которого не является (ср. Mommsen Th. Römische Forschungen. Bd. 1. Berlin, 1864. S. 209), законы Двенадцати таблиц установили, что в делах, предусматривающих смертную казнь, трибун должен обвинять гражданина перед центуриями, и только в делах, предусматривающих штраф; апелляцию должны рассматривать трибы. Если мы правы, принимая мнение Моммзена о том, что священная власть (sacrosancta potestas) трибунов была основана на революционной борьбе за самозащиту, то она должна была прекратиться после падения децемвиров, когда закон Валерия – Горация признал трибунат постоянной частью конституции. На самом деле для повторного основания трибуната были приняты и закон, и присяга (Liv. III. 55); и два представления о «законной» и «священной» власти продолжали существовать бок о бок, так что и Юлий Цезарь, и Август могли использовать последнее в собственных целях.

 

Прекращение всякой борьбы сословий, о которой свидетельствовало принятие Гортензиева закона, ознаменовало следующую стадию развития, на которой трибуны стали магистратами общины. С этого времени и до конца Республики их власть практически постоянно возрастала, исключая очень краткий период. В 81 г. до н.э. Сулла сильно урезал полномочия трибунов: он лишил их права вносить законы и установил, что лица, занимавшие трибунат, не имеют права добиваться любых других должностей; это отвратило от данной должности всех энергичных и честолюбивых людей (Liv. Per. 89; Vell. II. 30; App. BC I. 100, II. 29). Но в 70 г. до н.э. Помпей вернул трибунам все их древние полномочия и права (Liv. Per. 97 и др.). Их право обращаться к центуриям по-прежнему ограничивалось случаями, когда они выступали обвинителями, но их свобода действий в трибутном собрании оставалась неограниченной. Их право вето было ограничено лишь в нескольких случаях: например, его не допускал принятый в 123 г. до н.э. закон Гая Гракха о консульских провинциях, а также судебные процессы в постоянных судебных комиссиях (quaestiones perpetuae) (ср. Mommsen Th. Römische Staatsrecht. Bd. 1. S. 262); на практике оно стало просто орудием политической борьбы и очень часто использовалось против интересов народной партии. Благодаря своему магистратскому положению трибуны теперь часто председательствовали на выборах магистратов, особенно в случае экстраординарных назначений. Вопрос о том, кто должен руководить выборами – консул или трибун – несомненно решался законом, согласно которому производилось назначение. Что касается законодательной власти трибунов, то после Гортензиева закона не существовало никаких препятствий для того, чтобы трибуны представляли трибам законопроект по любому вопросу, хотя согласно обычаю решение некоторых вопросов, особенно объявление войны, было прерогативой центурий. Плебисцит теперь описывался формулой lex sive id plebi scitum est[8], и, естественно, его стали часто называть просто законом, что видно из фрагментов законов о вымогательствах (lex de repetundis) и о разделе земли (de agris dividundis). Что касается права трибунов на принуждение (coercitio), то оно превратилось в право общего характера преследовать правонарушителей за преступления против общины, и прежде всего – преследовать нарушителей-магистратов по окончании их срока должности (ср. Liv. IX. 26. 12; XLI. 7. 10). Большинство известных нам многочисленных примеров трибунских обвинений было предъявлено консулам за пренебрежение обязанностями на войне или за вопиющие злоупотребления полномочиями. Но известны также и обвинения, выдвинутые трибунами против частных лиц за преступления против государства. Если закон возлагал на магистратов обязанность карать определённое правонарушение штрафом, то этим обычно занимались эдилы, а не трибуны. Сулла отнял у трибунов право на судебное обвинение и передал его постоянному суду по делам об умалении величия (quaestio majestatis): такое положение дел сохранялось и после того, как трибунам были возвращены полномочия, так что с этого времени трибунские обвинения упоминаются редко и в исключительных случаях. Наконец, трибуны как магистраты получили право не только заседать и выступать в сенате, но и созывать его и совещаться с ним. Но невозможно точно определить, когда и как именно это вошло в обычай. Источники не согласуются друг с другом и противоречат сами себе. Дионисий пишет (X. 31), что Ицилий попытался созвать сенат в 456 г. до н.э., но нигде не указывает, что трибуны и в самом деле имели такие полномочия. В рассказе Ливия в 462 г. до н.э. трибун присутствует в сенате (III. 9. 11), а в 420 г. до н.э. – выступает в нём (IV. 44. 7). Но первый достоверный пример имеет место в 216 г. до н.э. (Liv. XXII. 61); и логичнее всего предположить, что независимая законодательная инициатива, предоставленная трибунам Гортензиевым законом, сопровождалась правом совещаться с сенатом перед тем, как предложить какую-то меру. Но трибуны, как правило, не созывали сенат вместо консулов или городского претора. В эпоху Империи трибуны сохранили за собой это право (Tac. Ann. VI. 18), но редко его использовали.

 

Помимо этих определённых полномочий, трибуны, как сообщается, нередко участвовали в совместных действиях магистратов в моменты национальной опасности или реагировали на чрезвычайные обстоятельства, с. 875 пользуясь своей независимой властью (ср. Cic. Verr. II. 2. 41. 100; Off. III. 20. 80; Tac. Hist. II. 91; Plin. Ep. IX. 13. 19).

 

В эпоху Империи трибунат стал лишь тенью прежней должности, а император исполнял все свои функции в силу трибунской власти (tribunicia potestas). Плиний (Plin. Ep. I. 23) очень интересно рассказывает о том, как воспринимался трибунат в его дни. В начале III в. н.э. трибунат упоминается в перечне магистратур, но исчезает после того, как Александр Север позволил кандидатам занимать претуру после квестуры. Название этой должности сохранилось лишь во вводной формуле обращений к сенату до 423 г. н.э. Возможно, формально трибунат по-прежнему предоставлялся какому-то числу сенаторов (ср. Mommsen Th. Römische Staatsrecht. II. S. 261–318).

 

A.S. Wilkins,
доктор литературы, доктор права,
профессор латинского языка в колледже Оуэнс, Манчестер.

 

 

См. также:

ТРИБУН (Смит. Словарь греческих и римских древностей, 2-е изд.)

 

 

<…>

 

 

[8] Закон или то, что решено плебсом.

http://ancientrome.r...htm?a=536281919

Ответить

Фотография Ученый Ученый 09.09 2018

QUAÉSTOR (КВЕ́СТОР) — назва­ние, дан­ное двум раз­лич­ным кате­го­ри­ям рим­ских долж­ност­ных лиц. Оно про­ис­хо­дит от quae­ro, и Варрон (De LingLat. V. 81) дает опре­де­ле­ние, вклю­чаю­щее основ­ные функ­ции обе­их этих кате­го­рий: «Quaes­to­res a quae­ren­do, qui con­qui­re­rent pub­li­cas pe­cu­nias et ma­le­fi­cia» («Кве­сто­ры — от “разыс­ки­ва­ния”: те, кто разыс­ки­вал обще­ст­вен­ные день­ги и пре­ступ­ле­ния»). Таким обра­зом, одни долж­ност­ные лица зани­ма­лись сбо­ром и хра­не­ни­ем обще­ст­вен­ных дохо­дов, а дру­гие были чем-то вро­де обще­ст­вен­ных обви­ни­те­лей. Пер­вые назы­ва­лись quaes­to­res clas­si­ci, вто­рые — quaes­to­res par­ri­ci­dii (Dig. 1 tit. 2 s. 2 § 22, 23).

Quaes­to­res par­ri­ci­dii явля­лись, как ска­за­но выше, обще­ст­вен­ны­ми обви­ни­те­ля­ми; их было двое и они осу­ществля­ли пре­сле­до­ва­ние лиц, винов­ных в убий­стве или ином уго­лов­ном пре­ступ­ле­нии, и при­во­ди­ли при­го­вор в испол­не­ние (Fes­tus, svPa­ri­ci и Quaes­to­res; Liv. II. 41; Dio­nys. VIII. 77). Мно­гие обсто­я­тель­ства скло­ня­ют нас к мыс­ли, что quaes­to­res par­ri­ci­dii и duum­vi­ri per­duel­lio­nis — это одни и те же долж­ност­ные лица, одна­ко более деталь­ное иссле­до­ва­ние пока­зы­ва­ет, что пер­вые были посто­ян­ны­ми маги­ст­ра­та­ми, тогда как вто­рые назна­ча­лись лишь в осо­бых слу­ча­ях [см. PER­DUEL­LIO­NIS DUUM­VI­RI]. Все источ­ни­ки соглас­ны в том, что обще­ст­вен­ные обви­ни­те­ли суще­ст­во­ва­ли в Риме вре­мен царей, хотя и невоз­мож­но уста­но­вить, какой царь их учредил (Fes­tus, lc.; Ta­cit. An­nal. XI. 22; Dig. 1 tit. 13), ибо одни упо­ми­на­ют их во вре­мя прав­ле­ния Рому­ла, а дру­гие — во вре­мя прав­ле­ния Нумы. Уль­пи­ан, счи­таю­щий досто­вер­ным, что они появи­лись при Тул­ле Гости­лии, по-види­мо­му, (как и дру­гие авто­ры) сме­ши­ва­ет их с duum­vi­ri per­duel­lio­nis, кото­рые в это прав­ле­ние были судья­ми в деле Гора­ция, убив­ше­го свою сест­ру. В цар­ский пери­од не извест­но ни одно­го дела, о кото­ром мож­но с уве­рен­но­стью утвер­ждать, что quaes­to­res par­ri­ci­dii при­ни­ма­ли в нем уча­стие. Посколь­ку сведе­ния так неопре­де­лен­ны, а позд­ние авто­ры допус­ка­ют столь явную пута­ни­цу, мы можем утвер­ждать лишь то, что такие обще­ст­вен­ные обви­ни­те­ли суще­ст­во­ва­ли, и по ана­ло­гии с после­ду­ю­щей эпо­хой сде­лать вывод, что они назна­ча­лись наро­дом (po­pu­lus) по пред­став­ле­нию царя. В пери­од ран­ней рес­пуб­ли­ки quaes­to­res par­ri­ci­dii, по-види­мо­му, ста­ли посто­ян­ной долж­но­стью, срок кото­рой, как и про­чих долж­но­стей, состав­лял лишь один год (Liv. III. 24, 25). Их назна­чал народ (po­pu­lus) или курии по пред­став­ле­нию кон­су­лов (Dig. 1 tit. 2 s. 2 § 23; Ta­cit. lc.). Когда эти кве­сто­ры обна­ру­жи­ва­ли, что совер­ше­но уго­лов­ное пре­ступ­ле­ние, они долж­ны были выдви­нуть обви­не­ние для судеб­но­го про­цес­са в коми­ци­ях (Liv. III. 24; Dio­nys. VIII. 75). Они созы­ва­ли коми­ции с помо­щью тру­ба­ча, кото­рый объ­яв­лял день собра­ния с Капи­то­лия, у ворот горо­да и воз­ле дома обви­ня­е­мо­го (Var­ro, de LingLat. VI. 90, ed. Mül­ler). Когда народ выно­сил при­го­вор, quaes­to­res par­ri­ci­dii при­во­ди­ли его в испол­не­ние; так, они сбро­си­ли Спу­рия Кас­сия с Тар­пей­ской ска­лы (Dio­nys. VIII. 77; Liv. II. 41; Cic. de Re Publ. II. 35). Они были упо­мя­ну­ты в зако­нах Две­на­дца­ти таб­лиц и после прав­ле­ния децем­ви­ра­та про­дол­жа­ли назна­чать­ся, хотя, веро­ят­но, уже не кури­я­ми, а цен­ту­ри­ат­ны­ми или три­бут­ны­ми коми­ци­я­ми; таким обра­зом, они долж­ны были так­же иметь пра­во созы­вать эти коми­ции в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти (Var­ro, de LingLat. VI. 9). По-види­мо­му, это под­ра­зу­ме­ва­ет­ся в утвер­жде­нии Таци­та, что в 447 г. до н. э. их избрал народ без пред­став­ле­ния кон­су­лов. После 366 г. до н. э. они более не упо­ми­на­ют­ся в рим­ской исто­рии, ибо их функ­ции посте­пен­но пере­шли к tri­um­vi­ri ca­pi­ta­les (Val. Max. V. 4 § 7, VIII. 4 § 2; Sal­lust. с.981 Cat. 55; TRIUM­VI­RI CAPI­TA­LES), а частич­но — к эди­лам и три­бу­нам (AEDI­LESTRI­BU­NI; Nie­buhr, Histof Ro­me, vol. III p. 44; Za­cha­riae, Sul­laals Ordner, &c. vol. II p. 147, &c.). Quaes­to­res par­ri­ci­dii сме­ши­ва­ли не толь­ко с duum­vi­ri per­duel­lio­nis, но так­же и с quaes­to­res clas­si­ci (Ta­cit. lc.; Zo­nar. VII. 13, &c.); веро­ят­но, это вызва­но тем, что их пре­кра­ти­ли назна­чать в столь ран­ний пери­од, а в антич­ных текстах эти два вида кве­сто­ров ред­ко обо­зна­ча­ют­ся сво­и­ми харак­тер­ны­ми эпи­те­та­ми (Be­cker, Handbder RömAl­terth. vol. II pt. II p. 228, &c.).

Quaes­to­res clas­si­ci были долж­ност­ны­ми лица­ми, ответ­ст­вен­ны­ми за государ­ст­вен­ную каз­ну. Источ­ни­ки пре­дель­но ясно свиде­тель­ст­ву­ют о том, что в цар­ский пери­од этой маги­ст­ра­ту­ры не суще­ст­во­ва­ло (Liv. IV. 4; Plut. Popl. 12), и, по-види­мо­му, про­шло нема­ло вре­ме­ни меж­ду изгна­ни­ем царей и ее учреж­де­ни­ем. Ее отли­чи­тель­ный эпи­тет clas­si­ci не упо­ми­на­ет­ся ни одним антич­ным авто­ром, кро­ме Лида (De Mag. I. 27), кото­рый, впро­чем, дает ему абсурд­ную интер­пре­та­цию. Нибур (vol. II p. 430) объ­яс­ня­ет его тем, что эти кве­сто­ры изби­ра­лись цен­ту­ри­я­ми со вре­мен Вале­рия Пуб­ли­ко­лы, кото­рый, как сооб­ща­ет­ся, впер­вые учредил дан­ную долж­ность (Plut. Publ. 12). Пер­во­на­чаль­но их было толь­ко двое, и, конеч­но, они изби­ра­лись из пат­ри­ци­ев. Посколь­ку сенат осу­ществлял вер­хов­ное управ­ле­ние финан­са­ми, кве­сто­ры до неко­то­рой сте­пе­ни явля­лись лишь его аген­та­ми или каз­на­че­я­ми, ибо они не име­ли пра­ва рас­по­ря­жать­ся какой бы то ни было частью государ­ст­вен­ных средств без ука­за­ния сена­та. Соот­вет­ст­вен­но, их обя­зан­но­сти вклю­ча­ли совер­ше­ние необ­хо­ди­мых пла­те­жей из эра­рия и полу­че­ние государ­ст­вен­ных дохо­дов. О том и дру­гом они обя­за­ны были вести точ­ные отче­ты в сво­их ta­bu­lae pub­li­cae (Po­lyb. VI. 13). Кро­ме того, они вели учет тре­бо­ва­ний, предъ­яв­ля­е­мых к государ­ст­вен­ной казне, и неупла­чен­ных дол­гов (Pseu­do-As­con. in Ver­rin. p. 158, Orel­li; Plut. CatMin. 27). Штра­фы, упла­чи­ва­е­мые в государ­ст­вен­ную каз­ну, так­же учи­ты­ва­лись и взи­ма­лись кве­сто­ра­ми (Liv. XXXVIII. 60; Ta­cit. An­nal. XIII. 28). Еще одной сфе­рой их обя­зан­но­стей (впро­чем, тоже свя­зан­ной с каз­ной) было обес­пе­че­ние долж­но­го раз­ме­ще­ния ино­зем­ных послов и лиц, свя­зан­ных с государ­ст­вом уза­ми обще­ст­вен­но­го госте­при­им­ства. Нако­нец, на них было воз­ло­же­но попе­че­ние о похо­ро­нах и памят­ни­ках выдаю­щих­ся людей, рас­хо­ды на кото­рые соглас­но поста­нов­ле­нию сена­та опла­чи­ва­лись из каз­ны. В эра­рии и, сле­до­ва­тель­но, под над­зо­ром кве­сто­ров, хра­ни­лись кни­ги, в кото­рых были запи­са­ны поста­нов­ле­ния сена­та (Joseph. AntJud. XIV. 10. 10; Plut. CatMin. 17), тогда как под­лин­ни­ки доку­мен­тов нахо­ди­лись на хра­не­нии у эди­лов до тех пор, пока Август не передал попе­че­ние о них так­же кве­сто­рам (Dio Cass. LIV. 36).

В 421 г. до н. э. коли­че­ство кве­сто­ров было удво­е­но, и три­бу­ны попы­та­лись про­ве­сти поправ­ку в закон, пред­у­смат­ри­ваю­щую избра­ние части (веро­ят­но, двух) кве­сто­ров из пле­бе­ев (Liv. IV. 43; Nie­buhr, vol. II p. 430, &c.). Эта попыт­ка не уда­лась, но интеррекс Л. Папи­рий достиг ком­про­мис­са, в соот­вет­ст­вии с кото­рым выбо­ры долж­ны были про­из­во­дить­ся из обо­их сосло­вий без огра­ни­че­ния. После при­ня­тия это­го зако­на ни один пле­бей не был избран на долж­ность кве­сто­ра в тече­ние 11 лет до 409 г. до н. э., когда три из четы­рех кве­сто­ров были пле­бе­я­ми (Liv. IV. 54). Как и в более позд­ние вре­ме­на, чело­век, побы­вав­ший на долж­но­сти кве­сто­ра, несо­мнен­но, имел пра­во заседать в сена­те — в том, слу­чае, если не исклю­чал­ся сле­ду­ю­щи­ми цен­зо­ра­ми как недо­стой­ный. Веро­ят­но, имен­но по этой при­чине пат­ри­ции столь реши­тель­но сопро­тив­ля­лись допу­ще­нию пле­бе­ев к дан­ной долж­но­сти [SENA­TUS]. С этих пор каж­до­го кон­су­ла, отправ­ляв­ше­го­ся на вой­ну с вра­гом, сопро­вож­дал один кве­стор, кото­рый пер­во­на­чаль­но дол­жен был толь­ко наблюдать за про­да­жей добы­чи, выруч­ка от кото­рой либо рас­пре­де­ля­лась сре­ди леги­о­не­ров, либо переда­ва­лась в эра­рий (Liv. IV. 53). Впо­след­ст­вии, одна­ко, мы видим, что кве­сто­ры так­же хра­ни­ли фон­ды армии, кото­рые они полу­ча­ли из каз­ны в Риме, и выпла­чи­ва­ли сол­да­там жало­ва­нье; фак­ти­че­ски, они явля­лись каз­на­че­я­ми армии (Po­lyb. VI. 39). Два дру­гих кве­сто­ра, оста­вав­ши­е­ся в Риме, про­дол­жа­ли выпол­нять такие же обя­зан­но­сти, как и преж­де, и отли­ча­лись от тех кве­сто­ров, кото­рые сопро­вож­да­ли кон­су­лов, эпи­те­том «город­ские» (ur­ba­ni). В 265 г. до н. э., после того, как рим­ляне сде­ла­лись хозя­е­ва­ми Ита­лии, и когда вслед­ст­вие это­го управ­ле­ние каз­ной и сбор дохо­дов ста­ли более трудо­ем­ки­ми и важ­ны­ми зада­ча­ми, чис­ло кве­сто­ров было еще раз удво­е­но до вось­ми (Lyd. de Mag. I. 27; Liv. Epit. lib. 15; Nie­buhr, vol. III p. 645); и, веро­ят­но, с это­го вре­ме­ни их чис­ло про­дол­жа­ло уве­ли­чи­вать­ся по мере рас­ши­ре­ния импе­рии. Один из вось­ми кве­сто­ров по жре­бию назна­чал­ся на остий­скую кве­сту­ру (quaes­tu­ra os­tien­sis), наи­бо­лее труд­ный и важ­ный пост, ибо он дол­жен был обес­пе­чи­вать Рим зер­ном (Cic. pro Mu­ren. 8, pro Sext. 17). Кро­ме остий­ско­го кве­сто­ра, имев­ше­го рези­ден­цию в Остии, три осталь­ных кве­сто­ра рас­пре­де­ля­лись по Ита­лии для сбо­ра тех пла­те­жей, кото­рые не были откуп­ле­ны пуб­ли­ка­на­ми и для кон­тро­ля за послед­ни­ми. Один из них нахо­дил­ся в Кале­се, а два дру­гих, веро­ят­но, в горо­дах на Верх­нем море (Cic. in Vat. 5). О двух остав­ших­ся кве­сто­рах, направ­ляв­ших­ся на Сици­лию, будет ска­за­но ниже.

Сул­ла во вре­мя сво­ей дик­та­ту­ры уве­ли­чил чис­ло кве­сто­ров до два­дца­ти, чтобы иметь боль­ше кан­дида­тов в сенат (se­na­tui explen­do, Ta­cit. An­nal. XI. 22), а Юлий Цезарь — даже до соро­ка (Dio Cass. XLIII. 47, 51). В 49 г. до н. э. кве­сто­ры не были избра­ны, и Цезарь передал хра­не­ние эра­рия эди­лам. С это­го вре­ме­ни и в даль­ней­шем каз­на ино­гда пору­ча­лась пре­то­рам, ино­гда пре­то­ри­ям, а ино­гда сно­ва кве­сто­рам [AERA­RIUM]. Кве­сто­ры, одна­ко, суще­ст­во­ва­ли до позд­ней­ше­го пери­о­да импе­рии, как в горо­де, так и в про­вин­ци­ях. Неко­то­рые из них носи­ли титул can­di­da­ti prin­ci­pis, и их един­ст­вен­ной обя­зан­но­стью было зачи­ты­вать в сена­те сооб­ще­ния, с кото­ры­ми прин­цепс обра­щал­ся к это­му собра­нию (lib­ri prin­ci­pa­lesepis­to­lae prin­ci­pis, Dig. 1 tit. 13 § 2 и 4; Lyd. de Mag. I. 28; Lamprid. AlexSev. 43; Plin. Epist. VII. 16). Со вре­ме­ни импе­ра­то­ра Клав­дия все кве­сто­ры, всту­пая в долж­ность, обя­за­ны были устра­и­вать гла­ди­а­тор­ские игры для наро­да за свой счет; таким обра­зом, эта долж­ность ста­ла недо­ступ­на для всех, кро­ме самых состо­я­тель­ных людей (Suet. Claud. 24; Ta­cit. Annlc. XIII. 5; Suet. Do­mit. 4; Lamprid. AlexSev. 43). Когда Кон­стан­ти­но­поль стал вто­рой сто­ли­цей импе­рии, он, подоб­но Риму, полу­чил сво­их кве­сто­ров, кото­рый долж­ны были устро­ить игры для наро­да при вступ­ле­нии в долж­ность; но они, веро­ят­но, подоб­но пре­то­рам, изби­ра­лись с.982 сена­том, а импе­ра­тор толь­ко объ­яв­лял об их назна­че­нии (Be­cker, Handbder RömAl­terth. vol. II pt. II p. 332, &c.; Wal­ter, Ge­schdes RömRechts, p. 371).

К про­кон­су­лу или пре­то­ру, управ­ляв­ше­му про­вин­ци­ей, был при­ко­ман­ди­ро­ван кве­стор. Эти кве­сто­ры, несо­мнен­но, долж­ны были выпол­нять те же функ­ции, что и кве­сто­ры, сопро­вож­дав­шие армию на вой­ну; фак­ти­че­ски, это были одни и те же долж­ност­ные лица, за исклю­че­ни­ем того, что пер­вые посто­ян­но нахо­ди­лись в сво­их про­вин­ци­ях в тече­ние сро­ка долж­но­сти и, сле­до­ва­тель­но, име­ли пра­ва и обя­зан­но­сти, кото­рых не мог­ло быть у тех, кто сопро­вож­дал армию. В Сици­лии, пер­вой рим­ской про­вин­ции, было два кве­сто­ра, отве­чав­ших за две части ост­ро­ва, ранее разде­лен­но­го на кар­фа­ген­скую и гре­че­скую терри­то­рию. Один из них имел рези­ден­цию в Лили­бее, вто­рой — в Сира­ку­зах. Поми­мо тех обя­зан­но­стей, кото­рые были у них общи­ми с армей­ски­ми каз­на­че­я­ми, они долж­ны были взи­мать те государ­ст­вен­ные пла­те­жи, кото­рые не были откуп­ле­ны пуб­ли­ка­на­ми, кон­тро­ли­ро­вать пуб­ли­ка­нов и отсы­лать собран­ные сум­мы и отче­ты о них в эра­рий (Pseu­do-As­con. in Ver­rin. p. 167, Orel­li). В про­вин­ци­ях кве­сто­ры обла­да­ли той же юрис­дик­ци­ей, что и куруль­ные эди­лы в Риме (Gai­us, I. 6). Вза­и­моот­но­ше­ния меж­ду пре­то­ром или про­кон­су­лом про­вин­ции и его кве­сто­ром соглас­но антич­ной тра­ди­ции вос­при­ни­ма­лись как подоб­ные отно­ше­ни­ям отца и сына (Cic. Di­vin. 19, cVerr. II. 1. 15, pro Planc. 11, ad FamIII. 10). Если кве­стор уми­рал в про­вин­ции, пре­то­ры име­ли пра­во назна­чить вме­сто него про­кве­сто­ра (Cic. cVerrlc.), а если пре­тор отсут­ст­во­вал, то кве­стор зани­мал его место и полу­чал сопро­вож­де­ние лик­то­ров (Cic. ad Fam. II. 15, pro Planc. 41). О спо­со­бе рас­пре­де­ле­ния про­вин­ций меж­ду кве­сто­ра­ми после их избра­ния в Риме нет упо­ми­на­ний, хотя, веро­ят­но, это был жре­бий, как в слу­чае с остий­ским кве­сто­ром. Но в кон­суль­ство Деци­ма Дру­за и Пор­ци­ны было уста­нов­ле­но, что про­вин­ции, опре­де­лен­ные поста­нов­ле­ни­ем сена­та, сле­ду­ет рас­пре­де­лять меж­ду кве­сто­ра­ми по жре­бию (Dig. 1 tit. 13 § 2; Cic. cVerr. II. 1. 13). В эпо­ху импе­рии дан­ная прак­ти­ка про­дол­жа­лась, и если коли­че­ство избран­ных кве­сто­ров было недо­ста­точ­но для про­вин­ций, то туда направ­ля­лись те кве­сто­ры преды­ду­ще­го года, кото­рые не име­ли про­вин­ции. Это, одна­ко, каса­лось толь­ко про­вин­ций рим­ско­го наро­да, ибо в импе­ра­тор­ских про­вин­ци­ях кве­сто­ров не было вооб­ще. Во вре­ме­на Кон­стан­ти­на титул quaes­tor sac­ri pa­la­tii носил весь­ма зна­чи­тель­ный министр, долж­ность кото­ро­го, веро­ят­но, про­ис­хо­ди­ла от долж­но­сти can­di­da­ti prin­ci­pis. О его вла­сти и вли­я­нии см. Wal­ter, Ge­schdRömR. p. 365.

http://ancientrome.r...htm?a=177270003

Ответить

Фотография Стефан Стефан 09.09 2018

INTERREX, INTERREGNUM (ИНТЕРРЕКС, МЕЖДУЦАРСТВИЕ) (называемые греческими авторами μεσοϐασιλεύς, μεσοϐασίλειος ἀρχή, μεσοϐασιλεία). Сообщается, что должность интеррекса была учреждена после смерти Ромула, с. 645 когда сенат пожелал разделить верховную власть между своими членами вместо того, чтобы избирать царя. Согласно Ливию (I. 17), с этой целью сенат, состоявший тогда из ста членов, разделили на десять декурий, а из каждой декурии был назначен один сенатор. Вместе они составляли совет десяти с титулом интеррексов, каждый из которых по очереди обладал царской властью и ее символами в течение пяти дней; а если по истечении 50 дней новый царь не был назначен, ротация начиналась заново. Период, в течение которого они исполняли свои полномочия, назывался междуцарствие (Interregnum). Дионисий (II. 57) и Плутарх (Numa, 2) излагают этот вопрос иначе, но сообщение Ливия представляется наиболее правдоподобным. Нибур (Hist. of Rome, vol. I, p. 334, vol. II, p. 111) предполагает, что первые интеррексы были исключительно рамнами и что они являлись десятью первыми, то есть, десятью главными сенаторами, первый из которых возглавлял весь сенат (ср. Walter, Gesch. des Röm. Rechts, § 21, 2nd ed.).

 

Интеррексы договаривались между собой о том, кто будет предложен на должность царя (Dionys. IV. 40, 80), и если сенат одобрял их выбор, то они созывали собрание курий и выдвигали то лицо, о котором ранее договорились; власть курий была ограничена возможностью принять или отвергнуть его. Постановление курий, утверждающее царя, называлось jussus populi (Liv. I. 22; Cic. de Rep. II. 13, 21). После избрания царя курии передавали ему империй специальным законом, lex curiata de imperio (Cic. de Rep. II. 13, 17, 18, 20, 21).

 

При республике интеррексы назначались для проведения комиций для избрания консулов, если консулы в течение года своей должности оказывались не в состоянии это сделать из-за гражданских волнений или по иным причинам (Dionys. VIII. 90; Liv. IV. 43, &c.). Как и при царях, каждый занимал должность в течение лишь пяти дней. Согласно общему правилу, комиции не проводились первым интеррексом – обычно вторым или третьим (Liv. IX. 7, X. 11, V. 31); но в одном случае сообщается об одиннадцатом, а в другом – о четырнадцатом интеррексе (Liv. VII. 22, VIII. 23). Комиции для избрания первых консулов были проведены интеррексом Сп. Лукрецием (Dionys. IV. 84), которого Ливий (Liv. I. 60) называет также префектом города. При республике, по крайней мере с 482 г. до н.э., сенат избирал интеррексов из своего полного состава и не был ограничен составом десяти первых или десяти главных сенаторов, как при царях (Dionys. VIII. 90). Однако плебеи не допускались к этой должности, и впоследствии, после того, как плебеи были включены в сенат, сенаторы-патриции собирались (coiere) для избрания интеррекса без плебеев (Liv. III. 40, IV. 7, 43, VI. 41; Cic. pro Domo, 14; Niebuhr, vol. II p. 429; Walter, §§ 55, 131). По этой причине, а также в связи с влиянием, оказываемым интеррексом на выборы магистратов, мы видим, что трибуны активно противодействовали назначению интеррекса (Liv. IV. 43, XII. 34). Интеррекс имел судебную власть (jurisdictio) (Liv. X. 41; Niebuhr, vol. III p. 24).

 

Интеррексов продолжали изредка назначать до времени второй Пунической войны (Liv. XXII. 33, 34); но после этого времени не известен ни один интеррекс до того момента, когда по приказанию Суллы сенат назначил интеррекса для проведения комиций, чтобы избрать его на должность диктатора, в 82 г. до н.э. (Appian, Bell. Civ. I. 98). В 55 г. до н.э. был назначен еще один интеррекс для проведения комиций, в которых Помпей и Красс были избраны консулами (Dion Cass. XXXIX. 27, 31); сообщается также об интеррексах в 53 и 52 гг. до н.э.; в последнем случае интеррекс проводил комиции, в которых Помпей был назначен консулом без коллеги (Dion Cass. XL. 45; Ascon. ad Cic. Mil. init. p. 32, Orelli; Plut. Pomp. 54; cf. Becker, Handbuch der Römischen Alterthümer, vol. II part I. p. 295, &c.).

 

William Smith. A Dictionary of Greek and Roman Antiquities, London, 1870, pp. 644–645.

© 2006 Перевод О.В. Любимовой

http://ancientrome.r...htm?a=177268774

Ответить

Фотография Стефан Стефан 09.09 2018

ДИКТА́ТОР (Dictátor), чрезвычайное должностное лицо в Риме. Название имеет латинское происхождение, и должность, вероятно, существовала во многих латинских городах, прежде чем была введена в Риме (Dionys. V. 74). Мы с. 405 встречаем ее в Лавиниуме даже в очень поздние времена (Cic. pro Mil. 10). В Риме этого магистрата первоначально называли magister populi, а не dictator, и в священных книгах он всегда назывался прежним именем, вплоть до самых поздних времен (Cic. de Rep. I. 40, de Leg. III. 3, de Fin. III. 22; Var. L.L. V. 82, ed Müller; Festus, s.v. optima lex, p. 198, ed Müller).

 

При образовании римской республики управление государством было поручено двум консулам, чтобы граждане были надежно защищены от возможности установления тирании. Однако скоро стало ясно, что при определенных обстоятельствах ради безопасности государства управление должно находиться в одних руках, у человека, который в течение некоторого времени обладает неограниченной властью и решения которого не могут быть обжалованы ни в одном органе. Диктатура (dictatura) была установлена в 501 г. до н.э., через девять лет после изгнания Тарквиниев. Имя первого диктатора и причины его назначения трактуются анналистами по-разному. Самые древние авторы упоминают в качестве первого диктатора Т. Ларция, одного из консулов года, другие приписывают эту честь Манию Валерию (Liv. II. 18). Ливий утверждает, что причиной послужила большая война с латинами; он также встречал в анналах упоминания о том, что консулы этого года подозревались в принадлежности к Тарквиниевым сторонникам; но в этом случае Т. Ларций не мог быть одним из консулов. Дионисий подробно повествует (V. 63–70), что плебеи, страдая под гнетом долгов, использовали угрозу республике в своих интересах, отказываясь служить, пока не получат послабления, вследствие чего для наведения порядка был призван диктатор. Но поскольку Ливий не упоминает о каких-либо внутренних неурядицах в этом году и не говорит о беспорядках, связанных с долгами, в течение последующих четырех лет, мы можем сделать вывод, что Дионисий в данном случае, как и во многих других, пренебрег анналистами, чтобы привести ту причину, которая казалась ему более удовлетворительной. Патриции действительно часто прибегали к диктатуре как к средству подавления плебса, но совершенно необязательно искать для учреждения этой должности какую-либо иную причину, вместо названной Ливием, – а именно, большой опасности, угрожающей государству. Современные ученые выдвинули другие причины учреждения диктатуры, настолько предположительные и маловероятные, что они не нуждаются в опровержении. Так, из того, что римский диктатор назначался только на 6 месяцев в году, Нибур делает вывод (Hist. of Rome, vol. I. p. 564), что он возглавлял как Рим, так и Латинский союз, и что в остальные шесть месяцев года верховной властью обладал латинский диктатор; но это предположение, помимо прочих соображений, противоречит тому факту, что в год, когда диктатор был назначен впервые, Рим и латины готовились к войне друг с другом. Подобным образом Гушке (Verfassung d. Servius Tullius, p. 516) выдвигает странную гипотезу о том, что диктатура являлась частью конституции Сервия Туллия и что диктатор должен был назначаться каждые десять лет для проведения ритуала clavus annalis и осуществления ценза.

 

Согласно первоначальному закону о назначении диктатора (lex de dictatore creando), эту должность не имел права занимать тот, кто ранее не был консулом (Liv. II. 18). Однако, мы знаем несколько примеров несоблюдения этого закона (см., напр., Liv. IV. 26, 48, VII. 24). Когда возникала необходимость в диктаторе, сенат принимал senatus consultum о том, что один из консулов должен назвать (dicere) диктатора; и без предварительного постановления сената консулы не имели права это сделать, хотя в большинстве работ по римским древностям обычно утверждается противоположное. Почти во всех случаях мы находим предварительное постановление сената (см., напр., II. 30, IV. 17, 21, 23, 26, 57, VI. 2, VII. 21, VIII. 17, IX. 29, X. 11, XXII. 57), и в тех немногих случаях, где говорится только о назначении, произведенном консулом, senatus consultum, вероятно, не упомянут просто потому, что он считался сам собой разумеющимся. Нибур даже предполагает (Hist. of Rome, vol. I p. 567), что диктатор, подобно царям, первоначально назначался куриями. По его мнению, сенат предлагал кандидата на должность диктатора, которого затем курии избирали, а консул провозглашал (dixit); и после этого провозглашения вновь избранный магистрат получал империй от курий. Но избрание диктатора куриями подтверждается только двумя отрывками – Дионисия и Феста, – ни один из которых не свидетельствует в пользу точки зрения Нибура. Дионисий говорит только (V. 70), что диктатором должен быть тот, «кто избран сенатом и одобрен народом» (ἐπιψηφίστηται), но это может относится просто к предоставлению империя куриями. У Феста (p. 198) мы читаем: «M. Valerius – qui primus magister a populo creatus est»; но даже если этот фрагмент не содержит искажений, мы можем понять лишь, что диктатор был назначен на основании senatus consultum, и нет необходимости предполагать, что под «народом» подразумеваются «курии»; однако вряд ли можно сомневаться, что этот фрагмент испорчен и следует читать «qui primus magister populi creatus est». Таким образом, мы можем с уверенностью отвергнуть избрание куриями.

 

Однако назначение или провозглашение диктатора консулом являлось обязательным во всех случаях. Оно всегда осуществлялось консулом без свидетелей, между полночью и рассветом, с совершением ауспиций (surgens или oriens nocte silentio1 dictatorem dicebat, Liv. VIII. 23, IX. 38, XXIII. 22; Dionys. X. 11). Техническим термином для такого назначения или провозглашения было dicere (редко creare или facere). Важность назначения, совершаемого консулом, была столь велика, что мы видим, как сенат в одном случае обратился к народным трибунам, чтобы заставить консулов назвать диктатора, когда они отказались делать это (Liv. IV. 26); и после битвы у Тразименского озера, когда сообщение с оставшимся в живых консулом было прервано, сенат по необходимости должен был поручить народу избрать продиктатора (prodictator), ибо, как пишет Ливий, народ не мог избрать (creare) диктатора, поскольку ранее никогда не имел таких полномочий (Liv. XXII. 8). с. 406 Аналогичный вопрос возникал и о том, могут ли военные трибуны с консульской властью назначать диктатора, и они не осмеливались на это до тех пор, пока авгуры, посовещавшись, не объявили, что это дозволено (Liv. IV. 21). Назначение Суллы, произведенное интеррексом, и назначение Цезаря, произведенное претором, противоречили всем прецедентам и являлись совершенно незаконными (cf. Cic. ad Att. IX. 15). Как представляется, сенат обычно называл в своем постановлении имя того, кого должен был назначить консул (Liv. IV. 17, 21, 23, 46, VI. 2, VII. 12, VIII. 17, IX. 29, X. 11, XXII. 57), однако консул не был обязан непременно назначить того, кого назвал сенат, – как видно из тех случаев, когда консулы осуществляли назначение вопреки пожеланиям сената (Liv. VIII. 12, Epit. 19; Suet. Tib. 2). Сомнительно, что было принято или вообще существовало какое-то правило, определяющее, кто из двух консулов должен назначить диктатора. В одном случае мы видим, что назначение производит консул, имеющий фасции (Liv. VIII. 12), в другом случае это решается по жребию (IV. 26), в третьем – по договоренности между ними (IV. 21). В позднейшие времена сенат обычно поручал эту обязанность тому консулу, который находился ближе. По общему правилу назначение совершалось в Риме; и при отсутствии консулов одного из них призывали в Рим, если это было возможно (Liv. VII. 19, XXIII. 22); но если это было неосуществимо, то сенат направлял консулу постановление, уполномочивающее его совершить назначение, и в этом случае консул объявлял диктатора в лагере (Liv. VII. 21, VIII. 23, IX. 38, XXV. 2, XXVII. 5). Тем не менее, соблюдалось правило, согласно которому назначение не могло происходить вне Ager Romanus, хотя значение этого выражения расширилось так, что включало всю Италию. Так, мы видим, что во время второй Пунической войны сенат воспротивился назначению диктатора на Сицилии, ибо это было вне пределов ager Romanus (extra agrum Romanumeum autem Italia terminari, Liv. XXVII. 5).

 

Первоначально диктатор был, конечно, патрицием. Первым диктатором-плебеем стал Г. Марций Рутил, назначенный в 356 г. до н.э. консулом-плебеем М. Попилием Ленатом (Liv. VII. 17).

 

Мотивы назначения диктатора требовали, чтобы в один момент времени диктатор был только один. Единственное исключение из этого правила имело место в 216 г. до н.э., когда М. Фабий Бутеон был назначен диктатором для заполнения вакансий в сенате, хотя М. Юний Пера выполнял обычные обязанности диктатора; но Фабий отказался от должности в день своего назначения на том основании, что не может быть двух диктаторов одновременно (Liv. XXIII. 22, 23; Plut. Fab. 9). Как сообщается, диктаторы, назначавшиеся для ведения государственных дел, назывались rei gerundae causa или иногда seditionis sedandae causa; и им, как и прочим магистратам, посредством куриатского закона вручался империй (Liv. IX. 38, 39; Dionys. V. 70). Также диктаторы часто назначались для какой-либо определенной и нередко маловажной цели; о них будет сказано ниже. Вначале мы ограничимся рассмотрением обязанностей и полномочий диктатора rei gerundae causa.

 

Продолжительность диктатуры была ограничена шестью месяцами (Cic. de Leg. III. 3; Liv. III. 29, IX. 34, XXIII. 23; Dionys. V. 70, X. 25; Dion Cass. XXXVI. 17, XLII. 21; Zonar. VII. 13), и не известно ни одного случая, чтобы кто-либо занимал бы эту должность в течение более длительного срока, – ибо диктатуры Суллы и Цезаря, конечно, не следует принимать во внимание. Наоборот, хотя диктатор назначался на шесть месяцев, он часто слагал с себя обязанности намного раньше, немедленно по завершении возложенного на него поручения (Liv. III. 29, IV. 46, VI. 29). Назначение диктатора влекло своего рода приостановку полномочий консулов и других магистратов, за исключением народных трибунов. Часто утверждается, что все прочие магистраты полностью прекращали исполнение обязанностей, и некоторые авторы заявляют даже, что консулы слагали с себя полномочия (Polyb. III. 87; Cic. de Leg. III. 3; Dionys. V. 70, 72); но это неверное изложение событий. Ординарные магистраты продолжали исполнять свои должностные обязанности и при диктаторе, но они более не являлись независимыми должностными лицами, а были подчинены высшему империю диктатора и обязаны во всем повиноваться его приказаниям. Мы часто видим, что диктатор и консулы одновременно возглавляют различные армии и ведут военные действия независимо друг от друга (Liv. II. 30, VIII. 29); мы видим, что солдаты, набранные диктатором, приносят присягу консулу (Liv. II. 32), и что консулы созывают комиции для проведения консульских выборов во время диктатуры (Liv. XXIII. 23). Все это доказывает, что консулы не слагали своих обязанностей, хотя и были подчинены империю диктатора; и, соответственно, как только диктатор уходил в отставку, они вновь получали всю полноту консульской власти.

 

Превосходство диктаторской власти над консульской складывалось главным образом из трех следующих факторов: большая независимость от сената, более широкое право наказания без возможности обжалования (provocatio) вынесенного приговора в народном собрании и неподотчетность. К этим трем пунктам следует, конечно, добавить и то, что диктатор не был ограничен коллегой. Естественно будет предположить, что диктатор обычно действовал в унисон с сенатом; но определенно утверждается, что во многих случаях, когда консулам требовалось бы содействие сената, диктатор мог действовать под свою ответственность (Polyb. III. 87). Как долго диктатура являлась magistratus sine provocatione, неясно. Можно утверждать с уверенностью, что первоначально приговоры диктаторов не подлежали обжалованию, и поэтому даже в городе ликторы несли перед ними фасции с топорами, как символ их абсолютной власти над жизнью граждан, хотя согласно Валериеву закону топоры были изъяты из консульских фасций. (Liv. II. 18, 29, III. 20; Zonar. VII. 13; Dionys. V. 70, 75; Pompon. de Orig. Jur. § 18). Но Фест определенно заявляет, что впоследствии приговор диктатора мог быть обжалован в народном собрании (s.v. optima lex), поэтому было выдвинуто предположение, что эта привилегия устанавливалась законом Валерия – Горация, принятым после отмены децемвирата в 449 г. до н.э. и гласившим: «ne quis ullum magistratum sine provocatione crearet» (Liv. III. 15). Но через одиннадцать лет после этого о диктатуре говорится как о magistratus sine provocatione; и единственный эпизод у Ливия (VIII. 33–34), в котором диктатору угрожают provocatio, определенно не доказывает законность этого права, ибо Л. Папирий, бывший тогда диктатором, расценил provocatio с. 407 как посягательство на права своей должности. Поэтому мы можем предположить, что закон Валерия – Горация относился только к ординарным магистратурам, а диктатура рассматривалась как исключение. Но были ли право provocatio дано впоследствии или утверждение Феста ошибочно – установить невозможно. В связи с provocatio возникает еще один вопрос, связанный с взаимоотношениями диктатора и народных трибунов. Мы знаем, что трибуны продолжали исполнять обязанности во время диктатуры, но нет оснований считать, что они обладали каким-либо контролем над диктатором или могли воспрепятствовать его действиям с помощью своих прав intercessio или auxilium, каковая возможность в отношении консулов у них имелась. Немногие примеры, которые, как кажется, свидетельствуют об обратном, могут быть объяснены иначе, как показал Беккер. Тот факт, что трибуны продолжали действовать как независимые магистраты, хотя прочие магистраты становились лишь подчиненными диктатора, следует объяснить тем, что lex de dictatore creando принимался до учреждения народного трибуната и, следовательно, не содержал упоминаний о нем; а также тем, что диктатор назначался посредством сенатского постановления, а сенат не имел власти над народными трибунами, но мог временно отстранять прочих магистратов.

 

Ранее уже говорилось, что диктатор был неподотчетен, то есть, после сложения полномочий он не мог быть привлечен к ответственности за какие-либо свои служебные действия. Это определенно утверждается античными авторами (Zonar. VII. 13, Dionys. V. 70, VII. 56; Plut. Fab. 3; Appian, B.C. II. 23), и, даже если бы это не было сказано, то следовало бы из самой природы диктатуры. Кроме того, не зафиксировано ни одного примера привлечения диктатора, после его отставки, к ответственности за злоупотребление властью, за исключением Камилла, случай которого является совершенно особым. (ср. Becker, Römisch. Alterth. vol. II part II. p. 172).

 

Именно вследствие огромных и неограниченных полномочий диктатура часто сравнивалась с царской властью, от которой отличалась только ограниченностью во времени (Cic. de Rep. II. 32; Zonar. VII. 13; Dionys. V. 70, 73; Appian, B.C. I. 99; Tac. Ann. I. 1). Существовали, однако некоторые пределы власти диктатора. 1. Важнейший из них уже упоминался ранее: срок власти диктатора ограничивался шестью месяцами. 2. Диктатор не имел власти над казной и мог распоряжаться лишь теми деньгами, которые выделил ему сенат (Zonar. VII. 13). 3. Ему не разрешалось покидать Италию, ибо в этом случае он легко мог стать опасным для республики. (Dion Cass. XXXVI. 17); хотя случай Атилия Калатина во время первой Пунической войны представляет исключение из этого правила. (Liv. Epit. 19). 4. Ему не разрешалось ездить верхом в Риме без предварительного разрешения народа (Liv. XXIII. 14; Zonar. VII. 13); ограничение, кажущееся вздорным, но, возможно, принятое для того, чтобы диктатор не слишком походил на царей, как правило, ездивших верхом.

 

Инсигнии диктатора были примерно такими же, как и у царей в прежние времена, и у консулов впоследствии. Однако диктатора сопровождали двадцать четыре ликтора (вместо двенадцати – у консулов), несущие не только фасции, но и секиры. Атрибутами диктатора также являлись курульное кресло (sella curulis) и тога-претекста (toga praetexta). (Polyb. III. 87; Dionys. X. 24; Plut. Fab. 4; Appian, B.C. I. 100; Dion Cass. LIV. 1).

 

Все сказанное выше относится главным образом к диктатору rei gerundae causa; но диктаторы также часто назначались (особенно если консулы отсутствовали в городе) для осуществления определенных действий, которые не могли быть совершены низшими магистратами. Они являлись диктаторами главным образом по названию; и, поскольку назначались для выполнения определенной задачи, то и должны быть слагать полномочия сразу после того, как эта задача была выполнена; они не имели права использовать свои властные полномочия для цели, отличной от той, ради которой были назначены. Такие диктаторы назначались, в основном, в следующих случаях: 1. Для проведения выборов (comitiorum habendorum causa). 2. Для проведения ритуала вбивания гвоздя в храме Юпитера (clavi figendi causa) во время эпидемий или гражданских смут, ибо закон гласил, что эта церемония должна осуществляться верховным предводителем (praetor maximus), а после учреждения диктатуры диктатор рассматривался как высший магистрат в государстве (Liv. VII. 3). 3. Для учреждения празднеств (feriarum constituendarum causa) в связи с появлением знамений (Liv. VII. 28), и для проведения общественных игр, (ludorum faciendorum causa), руководить которыми должны были консулы или преторы (VIII. 40, IX. 34). 4. Для проведения судебных процессов (quaestionibus exercendis, IX. 36). 5. И, в единственном случае, для заполнения вакансий в сенате (legendo senatui, XXIII. 22).

 

Одновременно с диктатором всегда существовал начальник конницы, назначавшийся по выбору диктатора, в случае, если (как иногда случалось) постановление сената не определяло имя того, кто должен быть назначен на эту должность (Liv. VIII. 17, XXII. 57). Диктатор не мог функционировать без начальника конницы, и поэтому, если последний умирал во время шестимесячного срока диктатуры, то на его место необходимо было назначить другого. Начальник конницы был подчинен империю диктатора, но в отсутствие своего командира являлся его представителем и пользовался той же властью, что и диктатор. В одном случае, незадолго до прекращения назначения законных диктаторов, мы находим пример того, как начальнику конницы был вручен империй, равный диктаторскому, так что фактически тогда существовало два диктатора, но об этом определенно говорится как об аномалии, которая ранее никогда не встречалась (Polyb. III. 103, 106). Место, занимаемое начальником конницы среди прочих римских магистратов, вызывает сомнения. Нибур утверждает (vol. II p. 390): «никто никогда не считал его должность курульной»; и если он прав, говоря, что консулярный трибунат не был курульной должностью, то его мнение подтверждается словами Ливия о том, что империй начальника конницы был не больше империя консулярного трибуна (VI. 39). Цицерон, напротив, приравнивает начальника конницы к претору (de Leg. III. 3); и, как кажется, после учреждения претуры обязательным стало требование, чтобы лицо, назначаемое начальником конницы, прежде исполняло должность претора; так же, как диктаторы, согласно старому закону, должны были избираться из консуляров (Dion Cass. XLII. 21). Соответственно, с. 408 в дальнейшем мы видим, что начальник конницы имел инсигнии претора (Dion Cass. XLII. 27). Название должности подразумевает, что первоначально начальник конницы командовал конницей, тогда как диктатор возглавлял легионы, то есть, пехоту (Liv. III. 27), и в этом плане взаимоотношения между ними были подобны взаимоотношениям царя и трибуна целеров.

 

Диктаторы назначались лишь до тех пор, пока римлянам приходилось воевать на территории Италии. Имеется только один случай назначения диктатора для ведения военных действий вне пределов Италии в первую Пуническую войну (Liv. Epit. 19); но это никогда не повторялось из-за уже упоминавшегося опасения, что столь огромная власть вдали от Рима может стать опасной. Но после битвы при Тразименском озере, когда самому Риму угрожал Ганнибал, пришлось вновь прибегнуть к избранию диктатора, и на эту должность назначили Кв. Фабия Максима. В следующем, 216 г. до н.э., после битвы при Каннах, диктатором стал М. Юний Пера, но это был последний случай назначения диктатора rei gerundae causa. С этого времени и до 202 г. до н.э. диктаторы часто назначались для проведения выборов, но затем диктатура исчезает полностью. После 120-летнего перерыва, в 82 г. до н.э. Сулла повелел назначить себя диктатором reipublicae constituendae causa (Vell. Pat. II. 28), но, как отмечает Нибур, «этот титул был лишь названием и античная конституция не давала никаких оснований для подобного его использования». Ни магистрат, совершивший назначение (интеррекс), ни срок полномочий, ни объем, ни способ применения власти не соответствовали древним законам и прецедентам; то же самое относится и к диктатуре Цезаря. Вскоре после смерти Цезаря диктатура была навечно отменена законом, внесенным консулом Антонием (Cic. Phil. I. 1; Liv. Epit. 116; Dion Cass. XLIV. 51). Впрочем, титул предлагался Августу, но тот категорически отказался вследствие ненависти, которую это имя вызывало после тирании диктатора Суллы (Suet. Aug. 52).

 

Впрочем, в тот период, когда диктатура не использовалась, была изобретена замена ей: в случаях, если события в государстве требовали принятия чрезвычайных мер, сенат облекал консулов диктаторскими полномочиями. Это делалось с помощью хорошо известной формулы: «Videant» или «dent operam consules, ne quid respublica detrimenti capiat» (ср. Sall. Catil. 29).

 

(Текст взят главным образом у Беккера, Handbuch der Römischen Alterthümer, vol. II part II. p. 150, &c.; ср. Niebuhr, Hist. of Rome, vol. I p. 563, &c.; Göttling, Geschichte der Römisch. Staatsverfassung, p. 279, &c.).

 

Леонард Шмитц

 

 

См. также:

ДИКТАТОР (Словарь античности)

ДИКТАТОР (Любкер. Реальный словарь классических древностей)

ДИКТАТОР ЛАТИНСКИЙ (Любкер. Реальный словарь классических древностей)

ДИКТАТОР МУНИЦИПАЛЬНЫЙ (Любкер. Реальный словарь классических древностей)

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

1 Касательно значения silentium по отношению к ауспициям см. в статье AUGUR, p. 176, b.

 

 

William Smith. A Dictionary of Greek and Roman Antiquities, 2nd ed., London, 1870, pp. 404–408.
© 2006 г. Перевод с англ. О.В. Любимовой.

http://ancientrome.r...htm?a=177267002

Ответить

Фотография Стефан Стефан 09.09 2018

DECÉMVIRI (ДЕЦЕМВИ́РЫ) – «десять мужей», название различных магистратов и должностных лиц в Риме.

 

1. Decemviri Consulari Imperio Legibus Scribendis (Децемвиры с консульской властью для записи законов) – десять человек, назначенных для составления кодекса законов, которым также было поручено все управление государством. Еще в 462 г. до н.э. Гай Терентилий Арса предложил закон о назначении пяти уполномоченных для составления свода законов, но патриции яростно воспротивились этому (Liv. III. 9); и только после девятилетней борьбы патриции согласились направить трех человек в Грецию для сбора информации о законах и конституциях греческих государств, которая могла бы принести пользу римлянам (Liv. III. 31). Они отсутствовали в течение года, а по их возвращении, после крупного спора между патрициями и плебеями, было назначено десять уполномоченных с титулом «decemviri legibus scribendis» (децемвиры для записи законов), которым был поручен пересмотр законов. На этот год не были назначены другие магистраты; отсутствовали даже трибуны. Ясно, что уполномоченные законодатели должны были обладать верховной властью; и по мнению Моммзена (Hist. I. 290) очень вероятно, что целью всей этой схемы была замена трибунской интерцессии на ограничение консульской власти письменным законом. Есть основания усомниться в утверждении Ливия, что плебеи были лишены права занимать эту должность; но фактически все десять человек были патрициями.

 

Децемвиры вступили в должность в начале 451 г. до н.э. В их число входили Аппий Клавдий и Тит Генуций Авгурин, избранные консулы, как предполагает Нибур, префект города, два quaestores parricidii (квесторы по делам об отцеубийстве) и еще пять человек, избранных центуриями. Они усердно исполняли свои обязанности и беспристрастно отправляли правосудие. Каждый управлял поочередно, день за днем, как во время междуцарствия, и фасции несли только перед тем, кто в этот день осуществлял руководство (Liv. III. 33.) Они составили свод законов, разделенный на десять частей, которые, после утверждения сенатом и центуриатными комициями, с. 601 были высечены на металлических таблицах и установлены на форуме, на рострах, перед зданием сената.

 

По истечении года их должности все партии были так удовлетворены тем, как они исполняли свои обязанности, что было решено продлить эту форму правления еще на один год, тем более, что некоторые децемвиры сказали, что их работа не закончена. Таким образом, было избрано десять новых децемвиров, из которых только Аппий Клавдий принадлежал к прежнему составу (Liv. III. 35; Dionys. X. 53); а из девяти его новых коллег как минимум трое, а возможно пятеро – были плебеями (Mommsen, Forsch. I. 95: Dionys. X. 58 считает плебеями только троих; Liv. IV. 3, 17, небрежно говорит обо всех как о патрициях). Эти магистраты составили несколько новых законов, которые были утверждены центуриями и высечены на двух дополнительных таблицах. Но, согласно традиционному рассказу, децемвиры использовали свою власть самым тираническим образом. Каждого сопровождали двенадцать ликторов, несущих не только прутья, но и топоры, символ владычества. Они творили всяческий произвол в отношении личности и собственности плебеев и их семей. Когда их должностной год истек, они отказались сложить власть или назначить преемников. Строго говоря, их поведение не было незаконным, но несомненно противоречило духу конституции, предписывавшей годичный срок должности; и они считались не частными лицами, узурпировавшими власть, а магистратами, злоупотребляющими своими полномочиями (Mommsen, Staatsr. II.2 696). Вполне правдоподобно предположение, что этим неконституционным действиям потворствовали, рассматривая их как непрямое средство подавления трибуната; но можно многое сказать и в пользу мнения Моммзена о том, что Аппий при помощи части плебса стремился получить деспотическую власть. В конце концов, несправедливое решение Аппия Клавдия по делу Виргинии, заставившее ее отца собственноручно убить ее, чтобы спасти от растления, вызвало народное восстание. В результате в 449 г. до н.э. децемвиры вынуждены были отказаться от должности, после чего были восстановлены обычные магистратуры. (Niebuhr, Hist. of Rome, vol. II. pp. 309–356; Arnold, Hist. of Rome, vol. I. pp. 250–313; Becker, Römisch. Alterthüm. vol. II. part II. pp. 126–136; Mommsen, Hist. I. 289 ff.; Herzog, Röm. Staatsverf. I. 177 ff.; Schwegler, m. Gesch. III. 1 ff.)

 

Десять таблиц первых децемвиров и две таблицы вторых вместе составляют законы XII таблиц, о которых рассказано в отдельной статье [Lex Duodecim Tabularum].

 

 

<…>

 

 

[William Smith, A.S. Wilkins]

 

 

См. также:

ДЕЦЕМВИРЫ (Словарь античности)

ДЕЦЕМВИРЫ (Любкер. Реальный словарь классических древностей)

 

 

William Smith. A Dictionary of Greek and Roman Antiquities, ч. I, London, 1890, с. 600–602.
© 2009 г. Перевод О.В. Любимовой

http://ancientrome.r...htm?a=260419099

Ответить

Фотография Стефан Стефан 09.09 2018

4. Военные трибуны с консульской властью (Tribuni militum consulari potestate). С древнейших времён римской пехотой командовали трибуны, или «предводители триб». Их назначал царь, как главнокомандующий, на срок проведения кампании, и первоначально их было трое. Но когда каждая из древних триб была разделена на «первую» (prior) и «вторую» (posterior), число трибунов достигло шести. В это время термин «легион» (legio) обозначал всю армию. Когда позднее, где-то в IV в. до н.э., каждый год стало набираться разное число легионов, обычай иметь шесть военных трибунов для каждого легиона сохранился. Об их обязанностях и способе их назначения см. статью Exercitus. Но термин «военные трибуны» приобрёл и несколько иное значение. Если нужды государства требовали отправить на войну больше двух армий, то вместо двух консулов назначалось большее число командиров, именовавшихся военными трибунами с консульской властью (tribuni militum consulari potestate). Впервые такое назначение засвидетельствовано в 445 г. до н.э., когда плебеи добивались права избрания на должность консула, а сенат, чтобы не принимать никакого решения по этому вопросу, постановил избрать консулярных трибунов (Liv. IV. 6. 8: «per haec consilia eo deducta est res, ut tribunos militum consulari potestate promiscue ex patribus ac plebe creari sinerent, de consulibus creandis nihil mutaretur»[6]). Но нет прямых указаний на то, что тогда эта должность была учреждена впервые; и упоминание о дозволявшем её законе (Liv. IV. 35. 11*) может относиться как к тому закону, согласно которому консульство заменило царскую власть, так и к специальному закону, принятому только теперь. В другом и, возможно, с. 872 более раннем рассказе (Liv. IV. 7. 2) единственной причиной перемены представлена военная необходимость. Несомненно, наибольшее число консулярных трибунов было избрано в тот год (405 г. до н.э.), когда государство впервые столкнулось с напряжением постоянной осады. Фасты свидетельствуют о том, что консулярных трибунов могло быть трое, четверо и шестеро, но никогда не бывало пятеро. В тех случаях, когда упоминается восемь консулярных трибунов, двое из них, видимо, выполняли обязанности цензоров, а не консулов, и, вероятно, в строгом смысле вообще не являлись трибунами. Числа пять, видимо, избегали, потому что оно не позволяло поровну разделить фасции в течение двенадцати месяцев в году.

 

Вполне очевидно, что военные трибуны с консульской властью были просто обычными шестью трибунами, но занимали должность с предоставленными им особыми полномочиями. Если иногда их было меньше шести, то лишь потому, что если изначально было избрано недостаточное число трибунов с консульской властью, то не существовало конституционного механизма для того, чтобы заполнить вакансии другими трибунами, наделёнными теми же привилегиями, и те, кто был избран позднее, считались обычными трибунами.

 

Когда в 367 г. до н.э. Лициниев закон отменил должность консулярного трибуна и открыл консульство для плебеев, его непосредственным результатом стало лишение народа права избирать военных трибунов, так что это право было возвращено народу лишь пять лет спустя особым законом (Liv. VII. 5: ср. Lorenz O. Über das Consulartribunat. Vienna, 1855).

 

Нет оснований сомневаться (как сомневаются Беккер, Швеглер и другие: Becker W.A. Handbuch der römischen Alterthümern. Leipzig, Th. 2. Abth. 2. Leipzig, 1846. 137; Schwegler A. Römische Geschichte. Bd. 3. Tübingen, 1858. S. 112), что консулярные трибуны обладали, как предполагает их титул, полной консульской властью, включая как военные, так и судебные полномочия, а также право назначать диктатора (Liv. IV. 31). Они избирались по совершении ауспиций (auspicato) в центуриатных комициях (Liv. V. 52. 16) и обладали всеми инсигниями консулов, но не имели права на триумф и не становились консулярами, то есть, не входили в число сенаторов высшего ранга по факту занятия этой должности. В этом состояло главное практическое различие между консулярным трибунатом и консульством. Консулярный трибунат был прямо отменён Лициниевым законом ne tribunorum militum comitia fierent consulumque utique alter ex plebe crearetur[7] (Liv. VI. 35); и после этого о нём нет больше никаких упоминаний – разве что в непрошедшем предложении плебейских трибунов, внесённом в 53 г. до н.э. (Cass. Dio XL. 45). Ср. Mommsen Th. Römische Staatsrecht. Bd. 2. S. 173–184; изложение Беккера в некоторых вопросах устарело, см.: Becker W.A. Op. cit. S. 136 ff.

 

 

<…>

 

 

A.S. Wilkins,
доктор литературы, доктор права,
профессор латинского языка в колледже Оуэнс, Манчестер.

 

 

См. также:

ТРИБУН (Смит. Словарь греческих и римских древностей, 2-е изд.)

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИЦЫ

 

[6] После всех совещаний решили, чтобы сенаторы допустили избрание военных трибунов с консульской властью – и из патрициев и из плебеев без различий, в порядок же избрания консулов никаких изменений внесено не было (пер. Г.Ч. Гусейнова).

 

[7] …чтобы не быть выборам военных трибунов и чтобы по крайней мере второй консул избирался из плебеев (пер. Н.Н. Казанского).

 

 

<…>

 

 

William Smith. A Dictionary of Greek and Roman Antiquities, т. II, London, 1891, с. 870–875.

© 2018 г. Перевод О.В. Любимовой.

http://ancientrome.r...htm?a=536281919

Ответить

Фотография Стефан Стефан 09.09 2018

TRÉSVIRI (ТРЕСВИ́РЫ), были либо ординарными магистратами или должностными лицами, либо чрезвычайными уполномоченными, которые часто назначались в Риме для исполнения какой-либо общественной обязанности. [Форма «триумвир», triumvir вполне легитимна, и родительный падеж множественного числа часто используется как предикат отдельного лица, например, si triumvirum sim[1]: но неясно, существует ли надежный источник для именительного падежа множественного числа triumviri, хотя оно часто встречается в наших текстах; в рукописях, видимо, всегда стоит iiiviri.] Далее следует перечень наиболее важных тресвиров обоих разновидностей в алфавитном порядке.

 

 

<…>

 

 

9. Tresviri Reipublicae Constituendae (Тресвиры для восстановления государства). Нибур (Hist. of Rome, vol. III. p. 43) предполагает, что магистраты с этим титулом были назначены еще во времена Лициниевых законопроектов, чтобы восстановить мир в государстве после волнений, вызванных этими законопроектами (Lydus, de Mag. I. 35). Нибур считает также, что именно этих магистратов подразумевает Варрон, упоминающий в числе чрезвычайных магистратов, имеющих право созывать сенат, триумвиров для восстановления государства, наряду с децемвирами и консулярными трибунами (Gell. XIV. 7). Однако мы не имеем никаких определенных упоминаний о магистратах с таким названием до конца Республики, когда высшая власть была разделена между Лепидом, Антонием и Цезарем (Октавианом), которые управляли государственными делами под именем Tresviri Reipublicae Constituendae. Эта должность была возложена на них в 43 г. до н.э. законом трибуна Публия Тития, сроком на пять лет (Liv. Epit. 120; Appian, B.C. IV. 2–12; Dio Cass. XLVI. 54–56; Vell. Pat. II. 65; Plut. Cic. 46); а по истечении срока в 38 г. до н.э. вновь возложена на них в 37 г. до н.э., еще на пять лет (Appian, B.C. V. 95; Dio Cass. XLVIII. 54). Коалиция Юлия Цезаря, Помпея и Красса в 60 г. до н.э. (Vell. Pat. II. 44; Liv. Epit. 103) обычно называется первым триумвиратом, а коалиция Октавиана, Антония и Лепида – вторым; однако необходимо иметь в виду, что первые никогда не имели титула тресвиров и не занимали никаких должностей с таким названием, тогда как вторые признавались регулярными магистратами с вышеупомянутым титулом.

 

 

<…>

 

 

William Smith, A.S. Wilkins

 

ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИЦЫ

 

[1] Если я [в числе] триумвиров.

 

 

William Smith. A Dictionary of Greek and Roman Antiquities, pt. II, London, 1891, pp. 868–869.

© 2009 г. Перевод с англ. О.В. Любимовой

http://ancientrome.r...htm?a=260423395

Ответить

Фотография Ученый Ученый 10.09 2018

Катон Младший Утический хорошо проявил себя в должности квестора, наведя порядок в государственных финансах.

 

Воз­вра­тив­шись в Рим, он про­во­дил вре­мя либо дома, в обще­стве Афи­но­до­ра, либо на фору­ме, пода­вая помощь дру­зьям в суде. Воз­раст уже поз­во­лял ему искать долж­но­сти кве­сто­ра, но он высту­пил соис­ка­те­лем лишь тогда, когда про­чел все отно­ся­щи­е­ся к испол­не­нию этой долж­но­сти зако­ны, рас­спро­сил све­ду­щих людей обо всех част­но­стях и подроб­но­стях и соста­вил себе пред­став­ле­ние о раз­ме­рах вла­сти и пра­вах кве­сто­ра. Вот поче­му он сра­зу же, как занял долж­ность, про­из­вел боль­шие пере­ме­ны в дея­тель­но­сти слу­жи­те­лей и пис­цов каз­на­чей­ства, кото­рые, посто­ян­но дер­жа в сво­их руках государ­ст­вен­ные акты и зако­ны, а началь­ни­ков полу­чая вся­кий раз моло­дых10 и, по неопыт­но­сти, без­услов­но нуж­даю­щих­ся в учи­те­лях и настав­ни­ках, не пови­но­ва­лись им, но ско­рее сами ста­но­ви­лись их началь­ни­ка­ми, — и так про­дол­жа­лось до тех пор, пока за дело с жаром не взял­ся Катон.

 

 

Он не удо­воль­ст­во­вал­ся зва­ни­ем кве­сто­ра и поче­стя­ми, кото­рые оно дава­ло, но, вла­дея и разу­мом, и муже­ст­вом, и соб­ст­вен­ным суж­де­ни­ем, решил, что впредь пис­цы будут выпол­нять лишь те обя­зан­но­сти, какие им над­ле­жит выпол­нять, а имен­но — обя­зан­но­сти слуг; с тем он и при­нял­ся изоб­ли­чать винов­ных в зло­употреб­ле­ни­ях и учить заблуж­даю­щих­ся по неведе­нию. Но так как эти наг­ле­цы перед осталь­ны­ми кве­сто­ра­ми заис­ки­ва­ли, про­тив Като­на же друж­но опол­чи­лись, он одно­го из них выгнал, ули­чив в мошен­ни­че­стве при разде­ле наслед­ства, а дру­го­го при­влек к суду за лег­ко­мыс­лен­ное отно­ше­ние к сво­им обя­зан­но­стям. Защи­щать послед­не­го взял­ся цен­зор Лута­ций Катул, поль­зо­вав­ший­ся все­об­щим ува­же­ни­ем не толь­ко по высо­ко­му досто­ин­ству сво­ей долж­но­сти, но, в первую оче­редь, бла­го­да­ря соб­ст­вен­ным каче­ствам, — ибо не было рим­ля­ни­на, кото­рый пре­вос­хо­дил бы его в спра­вед­ли­во­сти и воздерж­но­сти, — друг Като­на и поклон­ник его жиз­нен­ных пра­вил.

 

 

Видя, что ни малей­ших закон­ных осно­ва­ний выиг­рать дело нет, он с пол­ной откро­вен­но­стью стал про­сить о поми­ло­ва­нии для сво­е­го под­за­щит­но­го. Катон убеж­дал его замол­чать, но Катул наста­и­вал на сво­ем все упор­нее, и тогда Катон ска­зал: «Позор, Катул, что тебя, чей долг — испы­ты­вать и про­ве­рять наши нра­вы, лиша­ют цен­зор­ско­го досто­ин­ства пис­цы каз­на­чей­ства!»[2] Выслу­шав это заме­ча­ние, Катул под­нял гла­за на Като­на, слов­но соби­ра­ясь ему воз­ра­зить, но не ска­зал ниче­го и мол­ча, не нахо­дя слов то ли от гне­ва, то ли от сты­да, в пол­ном рас­строй­стве ушел. И все же писец не был осуж­ден, ибо голо­сов, подан­ных в его поль­зу, было лишь одним мень­ше, чем тех, что согла­ша­лись с обви­ни­те­лем, а Марк Лол­лий, один из това­ри­щей Като­на по долж­но­сти, забо­лел и не явил­ся в суд, и Катул послал к нему, про­ся помочь сво­е­му под­за­щит­но­му. Лол­лий велел отне­сти себя на форум и, уже после окон­ча­ния дела, подал голос за оправ­да­ние11. Но Катон более не поль­зо­вал­ся услу­га­ми это­го пис­ца и не пла­тил ему жало­ва­ние, ибо отка­зал­ся при­нять в рас­чет суж­де­ние и голос Лол­лия.

 

 

17. Сло­мив таким обра­зом свое­во­лие пис­цов и ведая дела­ми по соб­ст­вен­но­му усмот­ре­нию, Катон в корот­кий срок достиг того, что каз­на­чей­ству ста­ли ока­зы­вать боль­ше ува­же­ния, неже­ли сена­ту, и все в Риме счи­та­ли и откры­то гово­ри­ли, что Катон при­дал кве­сту­ре кон­суль­ское досто­ин­ство. Во-пер­вых, обна­ру­жив мно­же­ство ста­рых дол­гов, кото­ры­ми част­ные лица были обя­за­ны казне или же, напро­тив, каз­на част­ным лицам, он разом поло­жил конец без­за­ко­ни­ям, кото­рые и тер­пе­ло и само тво­ри­ло государ­ство: с одних он стро­го и неумо­ли­мо взыс­кал при­чи­таю­щи­е­ся сум­мы, дру­гим быст­ро и неукос­ни­тель­но выпла­тил, вну­шив наро­ду почте­ние и страх, ибо люди виде­ли, как те, кто наде­ял­ся при­сво­ить чужое, вынуж­де­ны рас­ко­ше­ли­вать­ся и, напро­тив, полу­ча­ют день­ги те, кто уже не рас­счи­ты­вал вер­нуть сво­е­го. Затем, во мно­гих слу­ча­ях доку­мен­ты пред­став­ля­лись не над­ле­жа­щим обра­зом, а преж­ние кве­сто­ры, угож­дая дру­зьям или же скло­ня­ясь на прось­бы, часто при­ни­ма­ли у граж­дан под­лож­ные поста­нов­ле­ния. Ничто подоб­ное не мог­ло укрыть­ся от взгляда Като­на, и как-то раз, сомне­ва­ясь в под­лин­но­сти одно­го поста­нов­ле­ния и не давая веры мно­го­чис­лен­ным свиде­тель­ским пока­за­ни­ям, он внес его в свои кни­ги не преж­де, чем кон­су­лы яви­лись сами и клят­вен­но под­твер­ди­ли, что доку­мент под­лин­ный.

 

 

 

Еще были живы мно­гие, кому Сул­ла давал по тыся­че две­сти драхм в награ­ду за каж­до­го уби­то­го из чис­ла объ­яв­лен­ных вне зако­на, и все их нена­виде­ли, счи­та­ли гнус­ны­ми пре­ступ­ни­ка­ми, но при­влечь к отве­ту никто не решал­ся, и лишь Катон, вызы­вая каж­до­го пооди­ноч­ке, тре­бо­вал вер­нуть обще­ст­вен­ные день­ги, кото­ры­ми они вла­де­ют без вся­ко­го на то пра­ва, и одновре­мен­но ярост­ны­ми сло­ва­ми клей­мил их без­бож­ный, без­за­кон­ный посту­пок. Всех, кто через это про­шел, счи­та­ли обви­нен­ны­ми и, до извест­ной сте­пе­ни, уже изоб­ли­чен­ны­ми в убий­стве, их немед­лен­но пре­да­ва­ли суду, и суд возда­вал им по заслу­гам — к радо­сти всех граж­дан, счи­тав­ших, что вме­сте с убий­ца­ми иско­ре­ня­ет­ся тиран­ния минув­ше­го вре­ме­ни и что они соб­ст­вен­ны­ми гла­за­ми видят, как несет нака­за­ние сам Сул­ла.

 

 

 

18. Нра­ви­лось наро­ду и посто­ян­ное, неослаб­ное усер­дие Като­на. Никто из его това­ри­щей по долж­но­сти не при­хо­дил в каз­на­чей­ство рань­ше, никто не ухо­дил позд­нее. Он нико­гда не про­пус­кал Народ­но­го собра­ния или заседа­ния сена­та, не сво­дил глаз с тех, кото­рые, из лич­ной бла­го­склон­но­сти, охот­но пред­ла­га­ли отсро­чить тому или ино­му упла­ту дол­га или нало­га или же выдать вспо­мо­ще­ст­во­ва­ние за казен­ный счет. Пока­зав граж­да­нам каз­на­чей­ство, очи­щен­ное от плу­тов и недо­ступ­ное для них, но, вме­сте с тем, пол­ное денег, он убедил рим­лян, что и воздер­жи­ва­ясь от неспра­вед­ли­во­сти, государ­ство может быть бога­тым. Неко­то­рым това­ри­щам по долж­но­сти он при­шел­ся спер­ва не по душе, не по нра­ву, но поз­же при­об­рел их любовь тем, что всю непри­язнь, кото­рую воз­будил отказ кве­сто­ров разда­вать обще­ст­вен­ные день­ги и судить при­страст­но, при­нял на себя один и дал в руки осталь­ным пре­крас­ное оправ­да­ние перед назой­ли­вы­ми про­си­те­ля­ми: дескать, без согла­сия Като­на ниче­го сде­лать нель­зя.

 

http://ancientrome.r...tm?a=1439003600

Ответить