В мае 1989 года мир наблюдал за причудливой драмой, разворачивавшейся в Пекине. По каналам спутникового телевидения велась ее прямая трансляция, потому что в городе присутствовало множество представителей западных средств массовой информации, готовившихся освещать встречу Горбачева с Дэн Сяопином. Значительное число студентов в организованном порядке собралось на площади Тяньаньмынь, напротив Большого Дворца Народов. Они несли плакаты и транспаранты, протестуя против коррупции, кумовства и инфляции; полиция относилась к ним либерально. Генеральный секретарь Коммунистической партии Китая (КПК) Чжао Цзыян одобрительно отозвался о происходящем, сказав, что студенты выступали за реформы в партии и правительстве, и их намерения были хорошими. По мере того как толпа все увеличивалась, содержание лозунгов и транспарантов становилось все более критическим, антиправительственным и резким. В них подвергалось нападкам правительство, содержались личные выпады в адрес премьер-министра КНР Ли Пэна. Когда и за этим ничего не последовало, на плакатах появились сатирические стишки, высмеивавшие Дэн Сяопина. Когда я увидел это по телевидению, я почувствовал, что эта демонстрация закончится слезами, - в истории Китая еще не было императора, который, будучи подвергнут осмеянию, продолжал бы править страной.

События на площади Тяньаньмынь были странным эпизодом в истории Китая. По телевидению показывали Ли Пэна, читавшего декларацию о введении военного положения. Я смотрел выдержки из программ пекинского телевидения, транслировавшихся в Сингапур из Гонконга через спутник. В одном ярком эпизоде, предшествовавшем введению военного положения, были показаны представители студентов, грубо спорившие с премьер-министром Ли Пэном в Большом Дворце Народов. Студенты были в джинсах и футболках, Ли Пэн - в безукоризненно отглаженном костюме в стиле Мао. В этих теледебатах студенты победили Ли Пэна с большим перевесом. Драма достигла кульминации, когда солдаты попытались войти на площадь, но эта попытка была отбита. Наконец, в ночь на 3 июня на площадь въехали машины и бронетранспортеры. Весь мир наблюдал за этим по телевидению. Некоторые исследователи, скрупулезно просеявшие свидетельские показания, были убеждены, что на самой площади не было стрельбы, перестрелка произошла тогда, когда войска, сопровождавшие танки и бронетранспортеры, силой прокладывали себе путь через улицы, ведущие к площади.

Это было невероятно: Народно-освободительная армия Китая (НОАК) обратила оружие против собственного народа. Я чувствовал себя обязанным выступить на следующий день, 5 июня, со следующим заявлением: Мои коллеги в правительстве шокированы, потрясены и опечалены столь катастрофическим поворотом событий. Мы ожидали, что китайское правительство, используя армию для подавления гражданских беспорядков, прибегнет к минимуму насилия. Вместо этого, применение оружия и насилия стало причиной многих смертей и увечий. Их применение было абсолютно непропорционально по отношению к тому сопротивлению, которое могло оказать безоружное гражданское население.

Если между значительной частью китайского народа, включая его наиболее образованных представителей, и правительством существуют разногласия, то это означает, что страну ожидают волнения, выражения народного недовольства, задержки в проведении реформ и простои в экономике. Ввиду огромных размеров Китая, это может привести к возникновению серьезных проблем и внутри страны, и в соседних государствах Азии.

Мы выражаем надежду, что в процессе достижения примирения верх возьмет мудрость, и народ Китая сможет возобновить движение по пути прогресса, которое началось со времени проведения политики «открытых дверей».

Я не стал осуждать китайское правительство, ибо не считал его репрессивным коммунистическим режимом советского типа. Очевидно, массовые демонстрации на протяжении двух месяцев накалили страсти.

Реакция китайских общин в Гонконге, Сингапуре и на Тайване на эти события значительно отличалась. Люди в Гонконге были испуганы и обеспокоены. Они наблюдали по телевидению за разворачивающейся трагедией практически круглосуточно; они были заодно со студентами, некоторые молодые люди из Гонконга даже разбили лагерь на площади Тяньаньмынь. Это происходило в период, когда Китай поощрял журналистов и визитеров из Гонконга и Тайваня к сближению с Китаем. Когда войска в Пекине открыли огонь по демонстрантам, жители Гонконга пришли в ужас от перспективы перехода их города под контроль такого жестокого правительства. Среди населения города имели место стихийные всплески гнева и отчаяния. Миллион человек вышли на улицу вскоре после того, как события на площади Тяньаньмынь были показаны по телевидению. У здания информационного агентства Синьхуа (Xinhua News Agency), игравшего роль неофициального представительства КНР в Гонконге, несколько дней продолжались демонстрации протеста. Жители Гонконга помогали участникам акции протеста в Пекине бежать из Китая на Запад через Гонконг. На Тайване испытывали чувство грусти и симпатии к студентам, но страха не было, как не было и демонстраций протеста или выражения скорби. Жители Тайваня не собирались переходить под власть Китая.

Жители Сингапура были шокированы. Лишь немногие считали, что существовала необходимость открывать огонь, но никто не вышел на демонстрацию. Люди знали, что Китай был коммунистической страной, отличавшейся от их собственной. Делегация студентов университетов направила письмо протеста в посольство Китая.

В этот весьма поучительный момент проявились различия в позициях, в восприятии и в степени эмоциональной причастности к происходящему трех групп этнических китайцев, чья политическая близость к коммунистическому Китаю была различной.

Если бы не та роль, которую сыграл Дэн Сяопин в принятии решения отдать НОАК приказ очистить площадь Тяньаньмынь, западные средства массовой информации восхваляли бы его, когда он умер в феврале 1997 года. Вместо этого, каждый некролог содержал острую критику грубой расправы, имевшей место 4 июня, и каждая телевизионная программа включала эпизоды событий на площади Тяньаньмынь. Не знаю, как китайские историки оценят его роль, я же считаю Дэн Сяопина великим лидером, изменившим судьбы Китая и всего мира.

Дэн был реалистом, практиком и прагматиком, а не идеологом. Он дважды становился жертвой маоистских чисток, но сумел вернуться к власти, чтобы спасти Китай. Еще за 12 лет до распада Советского Союза он знал, что централизованная плановая экономика не работает. Он разрешил в Китае предпринимательство и свободный рынок, начав с развития специальных экономических зон на побережье. Дэн был единственным руководителем в Китае, обладавшим политическим весом и силой, чтобы полностью изменить политику Мао. Как и Мао, Дэн боролся за то, чтобы разрушить старый Китай, но он сделал то, чего Мао сделать не смог. Дэн Сяопин построил новый Китай, используя свободное предпринимательство и свободный рынок «с китайскими характеристиками». Будучи ветераном войн и революций, он увидел в студенческих демонстрациях на площади Тяньаньмынь опасный процесс, угрожавший ввергнуть Китай еще на 100 лет в пучину хаоса и анархии. Он пережил революцию и распознал ранние признаки революции в событиях на площади Тяньаньмынь. Горбачев, в отличие от Дэна, только читал о революции и не сумел распознать ранних признаков надвигавшегося краха Советского Союза.

20 лет спустя после провозглашения Дэном политики «открытых дверей» Китай демонстрирует явные признаки того, что его экономика станет самой большой и наиболее динамично развивающейся экономикой в Азии. Если Китаю удастся избежать хаоса и конфликтов, как внутренних, так и внешних, к 2030 году экономика страны достигнет гигантских размеров. Умирая, Дэн Сяопин оставил китайскому народу огромное и многообещающее наследство, без него Китайская Народная Республика потерпела бы крах, как и Советский Союз. Если бы Китай распался, западные средства массовой информации выражали бы свои симпатии китайцам, как они это делают по отношению к русским. Вместо этого, Западу приходится считаться с перспективой возникновения в течение следующих 30-50 лет мощного Китая.

Через 3 месяца после событий на площади Тяньаньмынь, 24 августа, Ху Пин (Ни Ping), министр торговли Китая, сопровождавший меня во время моего турне по китайским провинциям в 1988 году, посетил Сингапур. Премьер-министр Китая Ли Пэн хотел, чтобы он проинформировал меня об «инциденте 6-4» («6-4» - 4 июня, - сокращение, которое китайцы используют, чтобы упомянуть о значительных событиях, указывая месяц и день, когда они произошли). Ху Пин сказал, что ситуация стабилизировалась, но влияние этих событий на Китай было огромным. На протяжении 40-50 дней беспорядков правительство Китая утратило контроль над ситуацией. Студенты использовали проблемы коррупции и инфляции, чтобы сплотить людей вокруг себя. У китайской полиции не было достаточного опыта, и она не смогла справиться с подобными демонстрациями, поскольку у полицейских не было водометов и других специальных средств по борьбе с беспорядками.

Ху Пин также сказал, что к началу июня студенты стали вооружаться, воруя оружие и снаряжение у солдат НОАК (об этом мне читать не приходилось). Когда солдаты попытались войти на площадь Тяньаньмынь 2 мая, им воспрепятствовали; тогда войска были отведены назад и «подвергнуты перевоспитанию». 3 июня войска начали новое наступление. Некоторые солдаты были с оружием, но многие - без. Войскам был отдан приказ не стрелять, на деле, в патронных подсумках многих военнослужащих лежало печенье. Резиновыми пулями китайская армия не располагала. На следующий день после инцидента он лично проехал по улице Цаньан Роуд (Chang-An Road - «дорога вечного мира») на всем протяжении от Военного музея до комплекса для приема гостей Дяоюйтай и видел дымившиеся остатки 15 танков и бронетранспортеров. Войска проявляли величайшую сдержанность, оставляя свои машины и стреляя в воздух. Его министерство расположено неподалеку от площади, и его сотрудники наблюдали за демонстрацией, в которой принимали участие миллион человек. На деле, 10 % служащих его министерства и других министерств также присоединились к демонстрантам, -они также выступали против коррупции и симпатизировали студентам. Ху Пин настаивал, что жертвы имели место в тот момент, когда войска пытались пробиться на площадь Тяньаньмынь, а не на самой площади, как сообщала иностранная пресса.

Он сказал, что с тех пор иностранные бизнесмены и китайские служащие вернулись к работе. Ху Пин верил, что зарубежные друзья Китая постепенно разберутся в том, что произошло. Некоторые молодые китайцы были связаны с разведывательными службами западных стран, распространяя поступающую с Запада информацию и суждения с помощью современного оборудования. (Я понял его таким образом, что речь шла о факсах). Ху Пин сказал, что, несмотря на то, что после этих событий западные страны ввели санкции против Китая, Китай никогда не допустит иностранного вмешательство в свои внутренние дела. Кроме того, большинство иностранных государств, а также иностранные банки, не настаивали на ужесточении санкций, и контакты между ними постепенно восстанавливались. Он выразил надежду, что двусторонние отношения между Китаем и Сингапуром будут оставаться хорошими, ибо они базировались на прочной основе.

Я ответил, что «инцидент 6-4» явился шоком и для меня, и для народа Сингапура. Мы просто не ожидали, что против демонстрантов применят военную силу и огневую мощь в таких масштабах. Жители Сингапура привыкли почти каждый вечер наблюдать по телевизору за столкновениями южнокорейской полиции с рабочими и студентами, за избиением чернокожих жителей ЮАР южноафриканской полицией, за израильтянами, использовавшими слезоточивый газ, резиновые пули и другое вооружение против палестинцев. При этом иногда погибали один-два человека, а танки и бронетранспортеры никогда не использовались. Мы не могли поверить своим глазам: китайское правительство, которое в мае вело себя столь разумно, сдержанно и толерантно, неожиданно стало по-звериному жестоким, используя танки против гражданского населения. Жители Сингапура, особенно этнические китайцы, не могли этого понять, и испытывали острое чувство стыда из-за этих действий, оставивших глубокие шрамы на душах людей.

Китай должен был объяснить Сингапуру и остальному миру, почему необходимо было применять подобные меры для разгона демонстрации, почему для этого не нашлось иных способов. Внезапный переход от «мягкого» к «жесткому» подходу был необъясним. Конечно, проблемы у Китая возникли, в основном, не со странами Юго-Восточной Азии, которые не располагали ни капиталами, ни технологией, чтобы помочь модернизации Китая. У Китая возникли проблемы с Японией, странами Европы и особенно с США, которые, действуя через Мировой банк и МВФ, сделали для Китая много хорошего. Китаю необходимо было сгладить произведенное отрицательное впечатление. Я высказал предположение, что китайцам следовало обратиться за помощью в этом деле к некоторым американским фирмам по обработке общественного мнения (PR-firm). Американцы - эмоциональные люди, телевидение имеет на них огромное влияние. Сенаторы и члены Конгресса контролируют президента и распоряжаются деньгами, поэтому Китай должен уделять им серьезное внимание. К счастью для Китая, президент Буш жил в Китае на протяжении нескольких лет, знал страну лучше, чем большинство американцев, так что он пытался успокоить Конгресс.

Я предостерег китайцев, что, им не следовало прекращать направлять студентов за границу из-за того, что они создавали дополнительные проблемы, обмениваясь по факсу идеями со своими друзьями в Пекине. В этом случае Китай отрезал бы себя от зарубежных знаний и технологий, что нанесло бы неизмеримый ущерб.

Ху Пин заверил меня, что китайская политика по отношению к студентам и политика «открытых дверей» по отношению к окружающему миру останутся без изменений. Многие деловые люди с Тайваня приезжают в Китай, чтобы инвестировать. Китайская политика по отношению к Тайваню и Гонконгу также не изменится. Тем не менее, он сказал, что ситуация в Гонконге осложнилась. Провозглашаемые в Гонконге лозунги изменились, - вместо лозунга «народ Гонконга должен управлять Гонконгом» теперь провозглашался лозунг «народ Гонконга должен спасти Гонконг». Он не упомянул о том грандиозном выражении страха и солидарности, которое имело место во время демонстраций протеста жителей Гонконга против «инцидента 6-4», в которых приняли участие миллион человек.

От событий на площади Тяньаньмынь в моей памяти осталась грустная картина: Чжао Цзыян, стоящий посреди площади, забитой демонстрантами с повязками на головах, на которых были написаны лозунги, с мегафоном в руке. Почти что со слезами на глазах он уговаривал студентов разойтись, объясняя, что больше не сможет защищать их. Это было 19 мая. Увы, было уже слишком поздно: лидеры КПК решили ввести военное положение и, при необходимости, использовать силу для разгона демонстрации. В этот момент студенты должны были либо разойтись, либо их разогнали бы силой. Чжао Цзыян не проявил твердости, которая требовалась от лидера Китая в тот момент, когда страна стояла на грани возникновения хаоса.

Организованным демонстрантам позволили стать мятежниками, которые не повиновались властям. Если бы с ними не поступили жестко, они бы вызвали подобные беспорядки по всей огромной стране. Площадь Тяньаньмынь - это не Трафальгарская площадь в Лондоне.

Китайские коммунисты восприняли советскую практику, согласно которой, сколь бы влиятельным ни был лидер, находясь у власти, с момента отставки он становился никем, а его имя никогда не упоминалось публично. Несмотря на то, что я хотел встретиться с Чжао Цзыяном во время моих последующих визитов в Китай, я даже не мог заговорить об этом. Через несколько лет после событий на площади Тяньаньмынь я встретился с одним из его сыновей, который немного рассказал мне о том, как жил Чжао Цзыян после того, как впал в немилость. Ему пришлось переехать из района Чжуннаньхай, где жили все руководители партии, в дом, который занимал Ху Яобан (бывший Генеральный секретарь КПК), в бытность свою заведующим Организационным отделом КПК. В течение первых нескольких лет у входа в дом постоянно дежурил охранник, а все передвижения Чжао Цзыяна отслеживались. Со временем наблюдение стало не таким жестким. Ему разрешалось играть в гольф в китайском гольф клубе в пригороде Пекина, но не разрешалось играть в гольф клубе, принадлежавшем иностранному совместному предприятию. Ему разрешалось посещать внутренние провинции, но не разрешалось ездить в прибрежные провинции, чтобы свести до минимума контакты с иностранцами и связанную с этим огласку. Дети Чжао Цзыяна жили заграницей, за исключением одной дочери, которая работала в пекинском отеле. Условия его жизни были достаточно комфортными, его семье разрешалось посещать его. По советским меркам обращения с бывшими руководителями ему жилось не так уж плохо, - к нему относились лучше, чем Брежнев относился к Хрущеву, а Ельцин - к Горбачеву

Человеком, которого ненавидели внутри страны и за рубежом за введение военного положения и насильственный разгон демонстрации на площади Тяньаньмынь, был премьер-министр Китая Ли Пэн. На самом деле, решение было принято Дэн Сяопином, которого поддержали несколько ветеранов «Великого похода». Я впервые встретился с Ли Пэном в Пекине в сентябре 1988 года. Он занял должность премьер-министра, после того как Чжао Цзыян стал Генеральным секретарем КПК. Ли Пэн был не таким общительным, как Чжао. Ему было за 60, он получил советское инженерное образование, обладал хорошим умом, был всегда хорошо информирован и не бросался словами. Он не был рубахой-парнем и мог почувствовать себя оскорбленным, даже если для этого не было реального повода. Я приспособился к его темпераменту, и мы неплохо поладили. После того как я узнал его лучше, я обнаружил, что Ли Пэн - умный, хотя и консервативный человек.

Ли Пэн был сыном видного деятеля КПК, и был усыновлен премьер-министром Чжоу Эньлаем. Он говорил безо всякого провинциального акцента, потому что всегда жил с семьей Чжоу Эньлая там, где была штаб-квартира КПК, - сначала в Яньане, а затем - в Пекине. Его жена была более общительной, обаятельной женщиной и приятной собеседницей. В отличие от жен большинства китайских руководителей, которые держались на втором плане, она часто играла роль хозяйки дома. Она говорили по-английски на бытовые темы, и Чу легко смогла общаться с ней без переводчика.

Во время нашей официальной дискуссии Ли Пэн спросил о том, как развивался сингапурский бизнес в Китае. Я сказал, что инвесторы из Сингапура сталкивались с многочисленными трудностями. Слишком многие из них потеряли деньги и разочаровались в Китае, распространилась молва, что в Китае царит беспорядок, поэтому приток инвестиций в Китай замедлился. Инвесторы не могли понять, почему китайские руководители не могли добиться дисциплины от китайских рабочих. Гостиницы, находившиеся в собственности предпринимателей из Гонконга и Сингапура, вынуждены были нанимать в качестве руководителей китайцев из Гонконга и Сингапура, чтобы добиться дисциплины от персонала, но и это не позволяло разрешить всех проблем. К примеру, рабочих, уволенных за воровство из гостиниц, приходилось восстанавливать на работе, потому что оставшиеся работники протестовали. Если Китай хотел добиться прогресса, трудовые отношения следовало изменить. Китайцы должны были позволить инвесторам управлять своими предприятиями, включая найм и увольнение рабочих.

Ли Пэн ответил, что Китай был не против того, чтобы иностранные инвесторы зарабатывали деньги, но политика Китая состояла в том, чтобы они не зарабатывали слишком много. (Я понял это таким образом, что, какими бы ни были первоначальные договоренности, если китайские власти считали, что прибыли инвесторов были слишком высокими, то они находили способ, позволявший перераспределить прибыль). Налоговая политика Китая в специальных экономических зонах была более благоприятной, чем в Гонконге, но он признал, что иностранные инвесторы сталкивались с низкой эффективностью работы правительства и бюрократизмом. Решить эти проблемы было сложно. На многих государственных предприятиях было занято слишком много людей, предприятия несли убытки, им приходилось заботиться об ушедших на пенсию работниках. С введением свободного рынка китайская система оплаты труда стала просто абсурдной. Например, зарплата профессора хорошего университета составляла примерно 400 юаней, зарплата его дочери, работавшей вахтером на иностранном предприятии, была такой же, хотя никто не стал бы утверждать, что труд дочери был таким же ценным, как и труд ее отца. Всю систему оплаты труда следовало изменить, но правительство не могло повысить зарплату профессоров, потому что не располагало необходимыми для этого ресурсами. Ли Пэн сказал, что Китай многого добился с тех пор, как начал проводить политику «открытых дверей», но уровень инфляции был при этом высоким, и его приходилось контролировать путем сокращения инвестиций в строительство. Он был уверен, что курс на проведение реформ в Китае не изменится, а трудности будут преодолены.

Когда он спросил меня о ситуации с обеспечением безопасности в Восточной Азии, я нарисовал ему оптимистичную картину экономического роста и стабильности, конечно, при том условии, что ситуация в сфере безопасности не ухудшится. Соединенные Штаты и Китай сдерживали Советский Союз. Политика США заключалась в том, чтобы использовать свою собственную экономическую мощь и экономический потенциал Японии для обеспечения ее безопасности. Пока такой порядок вещей соблюдался, у Японии не было нужды перевооружаться. Япония не располагала ядерным оружием, но, если бы японцы не смогли больше полагаться на США, то Япония справилась бы с обеспечением своей безопасности в одиночку. В этом случае угроза безопасности всех стран Юго-Восточной Азии возросла бы. Большинство японских руководителей старшего поколения хотели продолжать партнерские отношения с США, что позволило Японии добиться процветания и обеспечить высокий уровень жизни ее народу. Существовала угроза того, что молодое поколение лидеров, у которых не было опыта прошедшей войны, могло считать иначе. Было бы особенно плохо, если бы им удалось возродить миф о том, что японцы являлись потомками богини Солнца.

Ли Пэн считал, что я недооценивал японскую угрозу. По его мнению, Китаю необходимо было проявлять бдительность по отношению к возрождению японской военной мощи. Несмотря на то, что Япония сама решила установить потолок военных расходов в размере 1 % ВНП, ее военный бюджет был примерно на 26-27 миллиардов долларов больше китайского. В Японии были лидеры, которые хотели бы отменить приговор истории, согласно которому Япония совершила агрессию по отношению к Китаю, странам Юго-Восточной Азии и южной части Тихого океана. Ли Пэн привел два примера: содержание японских учебников истории и посещение храма Ясукуни высшими руководителями Японии. (Храм Ясукуни построен в честь солдат, погибших на войне). Экономические успехи Японии стали источником средств для превращения ее в крупную политическую и военную силу, по крайней мере, так рассуждали некоторые японские лидеры. Его беспокойство относительно возможного возрождения японского милитаризма было реальным. В то же время, Китай постоянно был начеку относительно угрозы, исходившей от Советского Союза.

Два года спустя, 11 августа 1990 года, премьер-министр Ли Пэн посетил Сингапур. Перед этим он только что посетил Джакарту и восстановил дипломатические отношения с Индонезией. У нас состоялась встреча один на один, в присутствии только переводчиков и секретарей. До того я неоднократно заявлял, что Сингапур станет последней страной АСЕАН, которая установит дипломатические отношения с Китаем. Теперь, когда Индонезия восстановила дипломатические отношения с КНР, мне хотелось решить этот вопрос до своего ухода в отставку с поста премьер-министра в ноябре того же года. Ли Пэн отметил, что во время моего многолетнего пребывания на посту премьер-министра отношения между Сингапуром и Китаем развивались хорошо. Он также хотел бы урегулировать этот вопрос до моего ухода в отставку, и пригласил меня посетить Китай в середине октября.

После этого я упомянул о проблеме, которая затрудняла официальные переговоры об обмене посольствами, - это был вопрос об обучении наших войск на Тайване. Я не мог сказать, когда прекратятся учения наших вооруженных сил на Тайване. Сингапур был глубоко обязан Тайваню, в особенности покойному президенту Цзян Цзинго, чья помощь позволила нам решить проблему нехватки территории для подготовки войск. Мы не могли забыть о нашем долге. Сингапур платил Тайваню только за то, что потребляли и использовали во время обучения наши войска, и ни доллара сверх того. Между нами существовали особые взаимоотношения, - мы чувствовали свою близость друг к другу из-за связывавших нас антикоммунизма, общего языка, культуры и предков. Ли Пэн выразил понимание того, что Сингапур был хотя и процветающим, но маленьким государством. Он добавил, что Китай не станет настаивать на том, чтобы точно определить дату прекращения подготовки войск Сингапура на Тайване.

После этой встречи в решении этой острой проблемы, из-за которой переговоры буксовали на протяжении многих месяцев, наметился прогресс. Меня уже не беспокоило, как в 1976 году, что китайское посольство в Сингапуре будет представлять угрозу для нашей безопасности, -ситуация в Сингапуре изменилась. Мы решили некоторые основные проблемы китайского образования, все наши школы были переведены на общегосударственную систему преподавания на английском языке. В Университете Наньян преподавание больше не велось на китайском языке, и его выпускники легко могли найти работу. Мы покончили с практикой подготовки целых поколений выпускников, которые испытывали трудности с поисками работы из-за языкового барьера.

После нашей дискуссии один на один состоялась встреча делегаций в полном составе, на которой Ли Пэн упомянул о событиях на площади Тяньаньмынь, как о «суматохе, случившейся в Китае прошлым летом». По его словам, некоторые страны ввели санкции против Китая, что стало причиной некоторых трудностей, но эти страны также нанесли ущерб и самим себе. Например, Япония ослабила санкции против Китая после встречи стран «большой семерки». Я сказал, что, в отличие от западных средств массовой информации, Сингапур не рассматривал события на площади Тяньаньмынь, как «конец света», но было очень жаль, что Китай нанес такой ущерб своей репутации. Ли Пэн ответил: «Китайское правительство утратило полный контроль над ситуацией». Будучи премьер-министром, он «даже не мог выйти на улицу. Этот хаос продолжался 48 дней».

Ли Пэн не принадлежит к числу беззаботных шутников, но в тот день он удивил всех, когда сказал, что хотел бы «пошутить» по поводу подготовки наших войск на Тайване. Он заявил, что наши войска могли бы проходить подготовку в Китае на лучших условиях, чем на Тайване. Это вызвало спонтанный взрыв смеха за столом переговоров. Я сказал, что первый день учений наших войск в Китае стал бы последним днем мира в Азии.

Два месяца спустя, 3 октября, я нанес свой последний визит в Пекин в качестве премьер-министра, чтобы подписать документы об установлении дипломатических отношений с Китаем. После того, как это было сделано, мы обсудили проблему оккупации Кувейта Ираком. Ли Пэн сказал, что Ирак нельзя было победить в ходе «молниеносной войны». (Когда с помощью современных вооружений в ходе операции «Буря в пустыне» иракская оборона была прорвана в течение нескольких дней, это, должно быть, явилось сюрпризом для китайских военных и гражданских руководителей).

Он сообщил нам, что за несколько недель до нашей встречи, по просьбе Вьетнама, вьетнамские лидеры: Нгуен Ван Линь (премьер-министр), До Мыой (секретарь компартии) и Фам Ван Донг (бывший премьер-министр и высокопоставленный руководитель, посещавший Сингапур в 1978 году), - провели переговоры в Чэнду, в провинции Сычуань, с Генеральным секретарем КПК Цзян Цзэминем и Ли Пэном. Они пришли к соглашению, что Вьетнам безоговорочно выведет свои войска из Камбоджи под наблюдением ООН, и что до проведения выборов страной будет управлять Национальный совет безопасности (National security council). Теперь Китай был готов пойти на улучшение отношений с Вьетнамом.

В октябре 1990 года я встретился с президентом Цзян Цзэминем. Он тепло принял меня, процитировав Конфуция: «Приятно встретиться с друзьями, прибывшими издалека». Он упустил возможность встретиться со мной во время своего посещения Сингапура в начале 80-ых годов и в 1988 году, во время моего визита в Шанхай, где он был в то время мэром. Цзян Цзэминь дважды посещал Сингапур. В первый раз он был в Сингапуре на протяжении двух недель. Цзян изучал опыт работы Управления экономического развития в деле привлечения инвестиций в Сингапур и развития промышленных зон. После этого ему было поручено создание специальных экономических зон в провинциях Гуандун и Фуцзянь. Второй раз он сделал транзитную остановку в Сингапуре. На него произвели глубокое впечатление городское планирование, порядок, чистота, организация дорожного движения и уровень обслуживания. Он запомнил наш лозунг: «Вежливость - наш образ жизни». Ему понравилось, что он мог разговаривать с простыми людьми на улицах на китайском языке, что позволяло ему легко ориентироваться в городе. Цзян сказал, что после «инцидента 6-4» на Западе утверждали, что телевидение сделало возможным вмешательство во внутренние дела Китая. На Западе действовали в соответствии с западной системой ценностей. Он мог согласиться с тем, что в различных странах существовали различные взгляды на вещи, но не с тем, что лишь один из этих взглядов являлся правильным. По его мнению, концепции демократии, свободы и прав человека не являются абсолютными, ибо не существуют абстрактно, а связаны с культурой страны и уровнем ее экономического развития. Свобода прессы, как таковая, также не существовала - западные газеты принадлежали и контролировались различными финансовыми группами. Он упомянул о принятом Сингапуром в 1988 году решением ограничить распространение «Эйжиэн Уол стрит джорнэл» и сказал, что Китаю следовало сделать то же самое во время визита Горбачева. По его словам, во многих сообщениях западных средств массовой информации по поводу «инцидента 6-4» искажались факты.

Цзян Цзэминь сказал, что политика «открытых дверей», политика приверженности социализму, провозглашенная Дэн Сяопином, останется без изменений. Ввиду того, что я выразил сомнения относительно продолжения политики «открытых дверей», Цзян заверил меня, что ее осуществление будет «ускорено». Китайцы решили порвать с советской централизованной плановой системой. Он учился в Советском Союзе на протяжении двух лет и посещал страну 10 раз, и был хорошо знаком с трудностями, которые испытывала советская система. Китай хотел создать смешанную экономику, которая вобрала бы в себя лучшие черты централизованной плановой экономики и рыночной системы.

Цзян Цзэминь сказал, что Китай хотел поддерживать контакты с другими странами. Китаю было сложно накормить 1.1 миллиарда человек, обеспечение всей страны одним только зерном требовало огромных усилий. Когда он был мэром Шанхая, города с населением 12 миллионов человек, он сталкивался с трудностями в снабжении города овощами, - ежедневно их требовалось 2 миллиона килограммов. Он говорил о колоссальных потребностях Китая на протяжении часа. Беседа за ужином было оживленной. В памяти Цзяна хранилась колоссальная антология стихов и двустиший, заученных с детских лет. Он их охотно цитировал. Его высказывания были густо пересыпанными литературными аллегориями, многие из которых выходили за узкие рамки моих знаний в области китайской литературы, что добавляло работы переводчику.

Я ожидал встретиться с серым, стереотипным аппаратчиком компартии, а столкнулся с улыбчивым, обаятельным Председателем КПК. Цзян был среднего роста, коренастым, у него была светлая кожа, он носил очки. У него было широкое лицо, а волосы он зачесывал назад. Он был человеком номер один в Китае, Дэн Сяопин подобрал его на этот пост в течение нескольких дней после «инцидента 6-4», чтобы сменить Чжао Цзыяна. Он был очень умным, хорошо начитанным и обладал даром к языкам. Он свободно говорил по-русски, говорил по-английски и по-немецки, мог цитировать Шекспира и Гете. Цзян Цзэминь также сказал мне, что во время работы в Румынии он выучил и румынский язык.

Он родился в 1926 году в городе Янчжоу (Yangzhou), в провинции Цзянсу (Jiangsu), в семье ученого. Его дедушка был известным врачом и талантливым поэтом, живописцем и каллиграфом. Его отец был самым старшим сыном в семье. Дядя, который вступил в Коммунистический союз молодежи в возрасте 17 лет, погиб в возрасте 28 лет, в 1939 году, во время гражданской войны с националистами, и считался революционным героем. Отец Цзян Цзэминя отдал его на воспитание вдове погибшего дяди, у которой не было земли. Так что Цзян обладал безупречным революционным происхождением, когда он присоединился к коммунистической группе студентов в Нанкинском Университете (Nanjing) и Университете Цзяотун (Jiaotong) в Шанхае.

Он вырос в доме, который был полон книг, картин, в котором звучала музыка. Он умел петь, играть на пианино и получал удовольствие, слушая Моцарта и Бетховена. Между различными провинциями Китая существуют значительные различия в образовательном уровне. Провинция Цзянсу была «озерным краем» Китая, где на протяжении тысячелетий, благодаря ее прекрасному микроклимату, селились отставные чиновники и литераторы. Их потомки подняли уровень образования населения в регионе. В Сучжоу, в провинции Цзянсу, который когда-то был столицей одного из государств в период «Весен и осеней» (примерно 770-476 год до нашей эры), была улица Чжон Енцзе (Zhuang Yuan jie).-^ «Чжон Ен» - это титул, который давался кандидату, занявшему первое место на устраивавшихся императором экзаменах, которые проводились в столице раз в три года. Руководители города Сучжоу с гордостью утверждали, что многие из них являлись выходцами с этой улицы.

Несмотря на то, что я был хорошо проинформирован, встреча с Цзян Цзэминем была для меня сюрпризом. Я не ожидал, что встречусь со столь открытым китайским коммунистическим лидером. Во время двухнедельного визита Цзян Цзэминя в Сингапур в 1980 году, директор УЭР Эн Пок Ту (Ng Pock Too) выполнял при нем роль чиновника для поручений. Он набросал мне портрет Цзян Цзэминя и высказал свое удивление, что тот занял высшую должность в Китае. Он запомнил его как серьезного, трудолюбивого, сознательного и старательно относившегося к делу чиновника, - Цзян детально изучал каждую проблему, делал заметки и задавал серьезные вопросы. У Эн Пок Ту сложилось о нем высокое мнение, потому что, в отличие от других китайских официальных лиц, останавливавшихся в пятизвездочных отелях, Цзян предпочел трехзвездочную гостиницу, не находившуюся на фешенебельной улице Очард Роуд. И путешествовал он скромно: в автомобиле Эн Пок Ту, в такси или пешком. Цзян был бережливым, честным чиновником, но он не показался Эн Пок Ту изощренным политиком.

К концу своего двухнедельного визита Цзян посмотрел Эн Пок Ту прямо в глаза и спросил: «Вы не все мне сказали, у Вас должен быть какой-то секрет. В Китае земля, вода, энергия, рабочая сила, - дешевле. При этом Вы сумели привлечь такое большое количество инвестиций, а мы - нет. В чем же секрет Вашего успеха?» Без капли смущения Эн Пок Ту объяснил ему ту ключевую роль, которую играют политическая стабильность и экономическая эффективность. Он достал экземпляр отчета «Индекс делового риска» (Business Environment Risk Index) и показал, что Сингапуру был присвоен рейтинг 1А по шкале от 1А до ЗС. Китай в этом рейтинге просто отсутствовал. Сингапур считался благоприятным местом для инвестирования, потому что в городе были созданы безопасные политические, экономические и иные условия. Угроза конфискации собственности отсутствовала, наше рабочие были трудолюбивы и производительны, забастовок почти не было, сингапурская валюта была конвертируемой. Эн Пок Ту прошелся по факторам, используемым при расчете ИДР. Ему не удалось полностью убедить Цзян Цзэминя, так что он дал ему экземпляр отчета с собой. Перед отъездом в аэропорт у них состоялась заключительная дискуссия в маленьком номере отеля, который занимал Цзян Цзэминь. Цзян сказал, что он, наконец, понял, в чем заключалась магическая формула успеха: УЭР обладало «уникальной технологией продажи уверенности в завтрашнем дне!». Эн Пок Ту подвел черту: «Я никогда не думал, что он станет человеком номер один в Китае. Он был для этого слишком хорошим человеком».

Между нами сложились хорошие отношения, Цзян был человеком общительным, а я -открытым и прямолинейным. С Ли Пэном мне приходилось быть очень осторожным, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего даже в шутку А Цзян знал, что у меня были хорошие намерения, и не обижался. У него была весьма нехарактерная для китайцев привычка держать гостя за предплечье и смотреть ему прямо в глаза, задавая прямой вопрос. Глаза были его «детектором лжи». Я предположил, что ему, вероятно, понравилось, что я не уклонялся от ответа, когда он задавал мне некоторые весьма каверзные вопросы о Тайване, Америке, Западе и о самом Китае.

Хорошие личные отношения позволяли более непринужденно решать сложные и деликатные проблемы. Я не мог так же свободно разговаривать ни с Хуа Гофэном, ни с Ли Пэном. Наверное, так можно было разговаривать с Чжао Цзыяном, да и то не в столь же свободной и располагающей манере.

Многие, включая меня, недооценили способностей Цзян Цзэминя удерживаться у власти из-за его дружелюбия и склонности к цитированию поэзии при каждом удобном случае. Очевидно, в его характере были бойцовские черты, которые его оппоненты обнаруживали, когда они мешали ему. Нет абсолютно никаких сомнений относительно его честности и преданности высокой цели, поставленной перед ним Дэн Сяопином, - продолжению модернизации Китая и превращению Китая в процветающее, индустриальное государство с «социалистической рыночной экономикой». Он довольно пространно объяснял мне значение этого термина, сказав, что экономика Китая должна отличаться от западной рыночной экономики, потому что китайцы являются социалистами.

Когда я встретился с Цзян Цзэминем через два года, в октябре 1992 года, мы обсуждали международную ситуацию. Наша встреча проходила за несколько недель до выборов в США. Я высказал предположение, что, в случае победы Клинтона, Китаю будет необходимо выиграть время. Китайцам следовало предоставить Клинтону некое пространство для маневра, чтобы полностью изменить некоторые элементы политики, например, вопрос о предоставлении Китаю статуса наибольшего благоприятствования в торговле с США. Китаю следовало избегать прямой конфронтации с Америкой. Новый, молодой президент, который стремился бы продемонстрировать своим сторонникам, что он готов был действовать в соответствии со своими предвыборными обещаниями, мог бы создать проблемы и для Китая, и для Америки.

Цзян выслушал меня и ответил уклончиво. Он сказал, что читал мои речи, с которыми я выступал в Китае и других странах. Во время поездки Дэн Сяопина по южным провинциям Китая в январе того года Дэн упомянул о быстрых темпах развития стран Юго-Восточной Азии, особенно Сингапура. XIV съезд КПК, который намечалось провести в следующем месяце, должен был одобрить сформулированную Дэн Сяопином политику строительства «социализма с китайской спецификой». Для осуществления этой задачи Китай нуждался в мире и стабильности внутри страны и за рубежом. Цзян подчеркнул, что рыночная экономика в Китае будет развиваться, но это займет долгое время. Что касается демократии в Китае, то Восток находился под влиянием учения Конфуция и Мэн-цзы, поэтому проведение какой-либо «шоковой терапии» (внезапное введение демократии) в Китае, как это имело место в Советском Союзе, полностью исключалось. Что касалось тогдашней неблагоприятной ситуации в американо-китайских отношениях, то вину за это, по его словам, следовало возлагать не на Китай. Продавая Тайваню истребители и иное вооружение, Америка нарушала принципы коммюнике, подписанного США и Китаем в 1982 году. Тем не менее, руководство Китая не заостряло внимания на этом вопросе, не желая ставить президента Буша в неловкое положение во время его предвыборной кампании.

Цзян описал экономическую ситуацию в Китае, а затем спросил меня, на каком уровне, по моему мнению, следовало поддерживать оптимальные темпы роста ВНП в Китае. До того ставилась цель обеспечить ежегодный прирост ВНП в размере 6 %, на следующем партийном съезде предполагалось повысить темпы роста до 9 %. Я ответил, что на ранних этапах индустриализации Япония и «четыре маленьких дракона»-^ добились темпов экономического роста, измерявшихся на протяжении продолжительного периода времени двузначными цифрами. Уровень инфляции при этом оставался невысоким. До нефтяного кризиса 1973 года экономика Сингапура росла ежегодно на 12-14 %, а уровень инфляции был низким. Оптимальный темп роста экономики Сингапура определялся не какой-то магической цифрой, а тем, насколько наши трудовые ресурсы и промышленные мощности недоиспользовались. Он также зависел от уровня инфляции и ставки процента по кредитам. Я добавил, что доктор Го Кен Сви (бывший министр финансов Сингапура, который помогал китайцам в качестве советника в создании свободных экономических зон) считал, что главной проблемой Китая была неспособность Народного банка Китая (НБК - People's Bank of China) контролировать кредитную эмиссию. Осуществляя кредитную эмиссию, каждый провинциальный филиал НБК находился под давлением органов управления провинциями. Кроме того, информация об объеме денежной массы на любую дату была недостаточной. Чтобы держать инфляцию под контролем, Китаю следовало строже контролировать денежную массу и не позволять провинциальным филиалам НБК проводить кредитную эмиссию без уведомления Центрального банка и разрешения с его стороны.

Цзян взял этот вопрос на заметку. Он сказал, что по образованию он был инженером по электрооборудованию, но начал изучать экономику и читал работы Адама Смита (Adam Smith), Пола Самуэльсона и Милтона Фридмана. Он был не единственным китайским руководителем, изучавшим рыночную экономику. Я посоветовал ему изучать деятельность Федерального резервного банка США (U.S. Federal Reserve Bank) и немецкого Бундесбанка (Bundesbank), - двух успешно работавших центральных банков. В борьбе против инфляции Бундесбанк добился больших успехов. Председатель правления Бундесбанка назначался канцлером ФРГ, но после назначения он был совершенно независим, и канцлер не мог приказать ему увеличить денежную массу или понизить ставку процента по кредитам. Китаю следовало добиться контроля над кредитной эмиссией и не слишком волноваться о том, чтобы не превысить предполагаемый идеальный темп экономического роста. К примеру, если провинция Гуандун могла расти более быстрыми темпами, чем другие провинции ввиду наличия тесных связей с Гонконгом, то ей не следовало в этом препятствовать, было необходимо поощрять распространение быстрого экономического роста в соседних провинциях путем улучшения дорог, железнодорожного, авиационного, речного и морского транспорта. Он сказал, что изучит эти вопросы.

Когда я в следующий раз встретился с Цзян Цзэминем в Пекине в мае 1993 года, он поблагодарил меня за то, что Сингапур создал условия для проведения «переговоров Ван-Ку» между «неофициальными» представителями Китая и Тайваня. Это была первая, начиная с 1949 года, встреча представителей сторон, воевавших друг с другом в ходе гражданской войны, хотя она и была «неофициальной». Тем не менее, Цзян сказал, что он считал «весьма странными и разочаровывающими» многочисленные сообщения о том, что Тайвань хотел вступить в ООН. Он считал, что со стороны Запада было неблагоразумно относиться к Китаю как к потенциальному врагу.

Я сказал, что стремление Тайваня вступить в ООН не поощрялось Соединенными Штатами. Дик Чейни (Dick Cheney), который был Госсекретарем США по вопросам обороны в администрации президента Рейгана до 1992 года, и Джин Кирпатрик (Jeanne Kirkpatrick), являвшаяся, в период правления Рейгана, постоянным представителем США в ООН, выступили в Тайбэе с заявлением о том, что вступление Тайваня в ООН было нереально. Они сказали, что Тайвань мог бы вступить в ЮНЕСКО, в Мировой банк и другие технические организации, но не в ООН. Я считал, что желание Тайваня вступить в ООН олицетворяло собой переходную стадию в политике президента Ли Дэнхуэя, который хотел порвать со старой позицией Гоминдана, заключавшейся в том, чтобы не вступать в какие-либо международные организации, ибо Тайвань не был полноправным членом ООН. (Позднее я увидел, что ошибался. Ли Дэнхуэй действительно надеялся, что Тайвань вступит в ООН и этим подтвердит независимый статус Тайваня в качестве Китайской Республики на Тайване.)

Я считал, что наилучшим выходом в развитии китайско-тайванских отношений было бы мирное и постепенное развитие экономических, социальных и политических связей между ними. К примеру, в 1958 году Китай и Тайвань обменивались артиллерийскими залпами через узкие проливы Чжинмен и Мацу (Matsu). Если бы Китай тогда добился успеха в воссоединении с Тайванем, то на сегодняшний день Китай находился бы в менее выгодном положении. Так как Китаю тогда не удалось добиться воссоединения, теперь он мог воспользоваться ресурсами 20-миллионного Тайваня, который приобрел экономические и технологические активы путем сотрудничества с Америкой. Цзян кивнул в знак согласия. Я высказал предположение, что, возможно, было бы лучше сохранять отдельный статус Тайваня. В этом случае Америка и Европа продолжали бы предоставлять Тайваню доступ к передовой технологии на протяжении еще 40-50 лет, а Китай мог бы и в дальнейшем извлекать выгоду из того, что мог ему дать Тайвань. Он покачал головой, не соглашаясь со мной.

Затем я сказал, что, если он хотел, чтобы США имели меньше рычагов давления на Китай, то ему следовало открыть доступ на китайский рынок большему количеству европейских МНК. В этом случае американские бизнесмены стали бы лоббировать свое правительство, побуждая его не предпринимать действий, которые подвергали бы опасности их интересы в Китае, опасаясь уступить свои позиции европейским и японским МНК. Цзян сказал, что это - хорошая мысль. Я добавил, что Америка и Европа не станут мириться с возникновением в Китае еще одной закрытой экономики японского типа, которая работала бы только на экспорт, при отсутствии импорта. Для того, чтобы Китай успешно развивался, он должен был использовать свой внутренний рынок с его потенциально огромными размерами, чтобы привлечь иностранных инвесторов, которые могли бы продавать свои товары в Китае и, таким образом, сделать их «заложниками» успешного экономического роста Китая. Цзян Цзэминь согласился, что для такой большой страны как Китай было бы нереально развивать экономику, ориентируясь исключительно на увеличение экспорта. Китаю следовало увеличить размеры своего экспорта, и не только в США, но при этом следовало развивать открытый внутренний рынок. Цзян больше склонялся к мнению вице-премьера КНР Ли Ланьциня (Li Lanqing) (отвечавшего за развитие торговли) чем к мнению вице-премьера Чжу Чжунцзи (отвечавшего за развитие промышленности). Чжу Чжунцзи считал, что местную промышленность следовало защищать, в определенной степени, протекционистскими мерами. Цзян сказал, что политика Китая состояла в том, чтобы учиться у различных стран и перенимать их передовой опыт не только в науке, технологии, организации производства, но также и в сфере культуры.

В октябре 1994 года между Цзян Цзэминем и мною произошла весьма оживленная встреча, касавшаяся Тайваня. В мае того же года президент Тайваня Ли Дэнхуэй сделал остановку в Сингапуре и попросил премьер-министра Го Чок Тонга передать предложение президенту Цзян Цзэминю. Предложение касалось организации судоходной международной компании, которая находилась бы в совместном владении КНР, Тайваня и Сингапура, и которая бы обслуживала торговлю между Китаем и Тайванем. (При этом доля Сингапура в этой компании была бы чисто номинальной). Все суда, обслуживавшие торговлю с КНР, предполагалось передать этой компании.

Го Чок Тонг написал Цзян Цзэминю письмо с изложением этого предложения, но Цзян не принял его. Тогда Го Чок Тонг и я решили, что Сингапур выйдет с предложением, которое позволило бы уладить разногласия сторон. Мы предложили создать компанию для обслуживания морских и авиаперевозок, зарегистрировать ее в Сингапуре, при этом КНР, Тайвань и Сингапур владели бы примерно равным числом акций компании. Эта компания предоставляла бы в аренду суда и самолеты, укомплектованные экипажами, причем число транспортных средств, принадлежащих Китаю и Тайваню, было бы равным. Через три года Китай и Тайвань должны были бы выкупить долю Сингапура. Президент Ли Дэнхуэй согласился с этим предложением во время нашей встречи на Тайване в середине сентября 1994 года.

Через несколько дней, 6 октября, я встретился с Цзян Цзэминем в Большом Дворце Народов. Он предложил, чтобы мы провели переговоры в узком кругу: он - с заместителем Председателя Госсовета (отвечавшим за отношения с Тайванем), а я - с послом Сингапура в Китае. Цзян сказал: «У нас есть переводчик, но давайте не будем терять времени. Вы будете говорить по-английски, я Вас пойму. Я буду говорить по-китайски, Вы поймете меня, а если нет, то мой переводчик нам поможет». Мы сэкономили время.

Я сказал, что президент Ли согласился с нашим предложением, но считал, что при его осуществлении возникнет много трудностей в мелочах, так что он хотел, чтобы Сингапур участвовал в их разрешении. Министр иностранных дел Тайваня хотел, чтобы сначала было открыто судоходное сообщение. Правительство Тайваня выделило специальную зону в Гаосюне (Kaohsiung) для создания международного транзитного грузового порта. После года успешной работы судоходной компании можно было приступать к авиаперевозкам.

Цзян сказал, что предложение премьер-министра Го Чок Тонга было высказано с добрыми намерениями, но являлось неприемлемым для Китая. Он не видел никакой причины, по которой обе стороны должны были прибегать к использованию какого-либо камуфляжа при осуществлении совместных проектов. Подобное мнение он слышал из многих источников. Затем он упомянул об интервью, которое Ли Дэнхуэй дал Риотаро Шиба, опубликованное в японском журнале в апреле того же года. (В этом интервью Ли говорил о себе как о Моисее, ведущем свой народ из Египта в Землю Обетованную.) Цзян добавил, что попытка Ли присутствовать на Азиатских играх в Хиросиме (Hiroshima Asian Games) показала, что на него совершенно нельзя было положиться. Ли хотел существования «двух Китаев», или Китая и Тайваня. Чем дольше Китай вел с ним переговоры, тем шире становилась пропасть между двумя сторонами. Ли говорил одно, а делал - другое. Ли не должен считать, что он (Цзян) - глупец и не может разобраться в том, какова его истинная позиция. Цзян Цзэминь сказал, что руководители Китая тщательно взвешивали свои слова и выполняли обещанное, подразумевая, что тайванские лидеры так не поступали. Он сказал, что руководители Китая придавали огромное значение доверию и справедливости, подразумевая, что Ли не обладал этими качествами. Цзян с гневом заявил, что Ли ублажал своих бывших колониальных хозяев (подразумевая Японию).

Его речь лилась таким непрерывным потоком, что, хотя я и не понимал отдельных фраз, которые он использовал и схватывал только суть того, что он говорил, я не останавливал его для уточнений. Цзян Цзэминь говорил очень страстно, подчеркивая серьезность своей позиции и глубину своих убеждений.

В тот момент я не понимал, что являлось источником сдерживаемого им гнева. Позднее, я обнаружил, что за три дня до нашей встречи, когда я находился в провинции Хэнань, президент Ли сказал в интервью «Эйжиэн Уол стрит джорнэл»: «В Пекине сегодня нет достаточно сильного лидера, некому сказать решающее слово. Дэн Сяопин еще жив, но мы не думаем, что он в состоянии думать и принимать решения. Дэн попытался сделать Цзян Цзэминя лидером, обладающим всей полнотой власти... После того как Дэн умрет, мы можем оказаться в ситуации, когда на сцену выйдет настоящий лидер. Мы не знаем, будет ли им кто-либо из тех, кого мы видим сегодня, или же кто-то из тех, кто сейчас скрыт от нас, но появится позже».

Назад| Оглавление| Вперёд